— Спасибо, но время не ждет. Может быть, как-нибудь потом. А пока давайте действительно приступим к делу. Я обязан запротоколировать нашу беседу. И должен предупредить вас о том, что за отказ от дачи показаний или за дачу ложных показаний вы можете быть привлечены к уголовной ответственности.

— Спасибо. Я знаю.

— Ну что же, хорошо. Ответьте тогда: вы были в курсе, чем занимался ваш брат?

— Конечно. Он придумывал принципиально новую архитектуру компьютера.

— Вы посвящены в тонкости?

— Что вы, — опять улыбнулась Марина. Но улыбка снова вышла горькой. — В тонкости, я вас уверяю, поскольку хорошо знаю Борю, не посвящен никто. Но мы часто обсуждали с ним общие вопросы, подходы к проблеме, философский аспект, если хотите.

— Что именно? Можете в двух словах?

— Конечно. Потому что проблема стара как мир. Дело в том, что фон Нейман в свое время допустил ошибку. А все современные вычислительные средства вынуждены ее повторять. Любой самый лучший компьютер управляется потоком команд. А в жизни так никогда не бывает. Человеческий организм, превосходящий любой компьютер, управляется потоком данных. Понимаете?

— Не очень.

— Тогда давайте, как говорится, от печки. Основные части компьютера фон Неймана — вычислитель и логическое устройство. И любое действие его осуществляется только по команде из определенного перечня. Допустим, когда стемнело, надо включить свет. Анализатор освещенности дает сигнал процессору: темно. Тот выбирает нужную команду: зажечь лампу, которая при выполнении вырабатывает соответствующий импульс. Исполнительное же устройство — транзистор какой-нибудь — пропускает ток в нужную цепь. Примерно так же действует человек, размышляющий над обстановкой вокруг: взглянет за окно — вроде бы стемнело. Посмотрит на часы — так и есть. Семь вечера. Ага, думает, пора бы и свет зажечь. После этого встает и тянется к выключателю…

— Ну правильно, — покивал Турецкий.

— А на самом деле не совсем так, — приподняла краешки губ собеседница. — Вам никогда не приходилось ловить себя на том, что рука сама нашаривает выключатель, когда вы увлечены, к примеру, интересной книгой?

— Пожалуй.

— Ваш организм ухитрился отреагировать на изменившиеся данные о внешней среде без вмешательства головного мозга. Руке оказалась не нужна команда центра. Она работала без вашего участия вроде бы.

— Спинной?

— Не исключено. Я не нейрохирург и даже не технарь. Поэтому не могу судить наверняка, но Боря считает, что спинной мозг человека, в отличие от головного, — это не командный центр, а некая многомерная маска, сразу преобразующая входное воздействие в выходное. Подавляющее большинство реакций человека именно такое. И по этому же принципу Боря думает построить суперкомпьютер. Он при прочих равных условиях всегда будет быстрее того, в котором есть промежуточный этап: анализ и выборка необходимой команды. Не исключается при этом и возможность традиционного программного управления. Но только в тех случаях, когда это необходимо. То есть моделируется не работа головного мозга, а работа организма в целом.

— Вы мне рассказываете что-то из области фантастики? Создание интеллектуального Франкенштейна?

— Нет. Из области научных интересов брата. Отец знает о его исчезновении?

— Да. Наш сотрудник побывал у него уже несколько дней назад. К сожалению, он мало что может добавить к нашим сведениям об окружении Бориса Сергеевича.

— Вам важно его окружение?

— Да. Причем люди наиболее близкие. Понимаете, мы выполняем все следственные мероприятия, которые обязаны выполнить: опрашиваем свидетелей, изучаем документы. Но порой лишь намек — в каком именно направлении двигаться — способен существенно ускорить работу.

— Вас интересуют конкретные люди?

— Да. Сослуживцы Бориса Сергеевича, бывшие с ним в Германии, говорят, что видели с ним одного из прежних учеников, некоего Гончара.

— Данилу? — помрачнела Марина. — Тут я вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь.

— Вы его не знаете?

— Я его очень хорошо знаю. Более того, скажу, сейчас уже не страшно: я любила его. Он был очень способным, этот кругломорденький мальчишка. Умным. Ехидным. Но было в нем что-то…

— Что?

— Не знаю. — Марина крутанула коляску. — Не могу сформулировать. Стремление выказать, выставить себя напоказ. Он рассказывал однажды, с каким трудом он учился. Точнее, наоборот, учился-то легко. А вот тесты, контрольные, экзамены… То есть если речь шла об ответственности, которую он не выносил, все становилось плохо. И он стал вырабатывать в себе уверенность. Вырабатывал, вырабатывал. И, кажется, перебрал. Хотя ответственности от этого не прибавилось. А поначалу именно задиристостью и напором он мне по душе пришелся. Ошиблась я, хотя такое нечасто со мной случается. Простите, я не хочу о нем говорить. Он предал меня — и я выгнала его из дому. Вот уже лет десять мы вообще не виделись… Потом он предал моего брата…

Женщина замолчала, задумавшись.

— Знаете, но, судя по рассказам с выставки, Борис Сергеевич его простил, — прервал молчание Турецкий.

— Боря давно его простил, хотя сначала страшно обиделся. Но он умеет по-настоящему прощать, не тая зла. Он как-то мне рассказывал, как это делает: словно бы становится на место обидевшего и смотрит с его точки зрения. И понимает, что человек имел в виду. Ведь чаще всего мы обижаем, сами того не желая. И как только Боря понимал, что обида нанесена либо без злого умысла, либо по очень важным для человека причинам, — он забывал эту обиду. Просто навсегда забывал, будто ее и не было. Это потрясающее и счастливое свойство. Оно не каждому дано. И этого иуду Боря сумел простить. Когда понял, что человек ищет богатства, но ему не дано понять: ты богат не тогда, когда у тебя всего больше, а когда тебе нужно меньше. Боря понял и простил. А я — нет.

Она резко оборвала рассказ.

Александр Борисович тоже тактично помолчал. Однако время действительно поджимало.

— Спасибо вам. Вы нам очень помогли.

— Но ведь я ничего не рассказала!

— Вы рассказали очень многое, поверьте. А теперь, если можно, я покину вас…

Марина Сергеевна проводила Турецкого на коляске до самой двери.

— Спасибо вам, Александр Борисович, спасибо. — И, жестом прерывая хотевшего возразить Турецкого, пояснила: — За то, что пришли, что скрывать не стали. За то, что вы душу свою работе отдаете. Вы хороший человек, поверьте. И хотя, как показывает опыт, я иногда ошибаюсь, это не тот случай.

«Как же трудно, — уже в машине подумал Александр Борисович, — будет ей смириться со смертью брата, если его, боже упаси, действительно нет в живых».

Дело Александру Борисовичу определенно не нравилось. Уж больно явно все дороги вели в Рим, то есть к одному человеку, точнее, к небольшому коллективу, причем тянулись самые разнообразные нити. К тому же было похоже, что многие дела с кражей интеллектуальной собственности железно замыкались на «Логику» — и братьев можно было задерживать хоть сейчас. Если, конечно, Денису Грязнову это нужно. И к делу Дубовика Гончары, скорее всего, причастны. Лукша и другие бывшие на выставке сотрудники, опрошенные Светой Перовой и Галочкой Романовой, показали однозначно: на выставке к академику «как банный лист», по выражению Юрия Ивановича, пристал Данила Гончар. И не он один, а целая компания. Говорят, что и брат его с ними был — опознан по фотографии, и девица рыжая, которая по многим делам «Глории» уже засвечена. Да вот только ни одной конкретной зацепочки, ни одного свидетельства, что именно они хоть каким-то боком причастны ко всему происходящему. Ничего…