Помахиваемого серафимами чьих отзвуки шагов звенели по ковровому полу.

"Негодяй" я крикнул "твой Господь наградил тебя – этими ангелами которыми он послал тебе

Передышку – передышку и напиток забытья, от твоих воспоминаний о Леноре;

Испей, же испей этот добрый напиток забытья и забудь эту потерянную Ленору"

Молвил Ворон "Никогда больше"

"Пророк!" сказал я "дитя зла! – все равно пророк, либо птица либо дьявол!-

Искуситель ли послал, иль буря закинула тебя сюда на землю,

Брошенный всеми все же еще несломленный, на этой пустынной земле околдованной -

В этом доме Ужасом обитаемом – скажи мне правдиво, я молю -

Есть ли – есть ли бальзам в Гилиде? – скажи мне – скажи мне, я молю!"

Молвил Ворон "Никогда больше"

"Пророк!" сказал я "дитя зла! – все равно пророк, либо птица либо дьявол!-

Этим Небом что изгибается над нами – этим Богом которого мы оба обожаем -

Скажи этой душе печалью отягощенной, в пределах далекого Эдэна,

Найдется ли святая дева кого ангелы зовут Ленорой -

Необычная и жизнерадостная дева кого ангелы зовут Ленорой

Молвил Ворон "Никогда больше"

"Да будет это слово нашим знаком в раздоре, птица али сатана," я заорал, вскакивая -

"Прочь пошел назад в бурю и Темный загробный край!

Не оставь черного пера как знака той лжи которую твоя душа сказала!

Оставь мое одиночество нетронутым! – покинь бюст над моей дверью

Вынь свой клюв из моего сердца, и убери свой образ с моей двери!"

Молвил Ворон "Никогда больше"

И Ворон, никогда не полетав, все еще сидит, все еще сидит

На бледном бюсте Палласа прямо над дверью моей комнаты,

И его глаза полны вида дьявола что мечтает,

И лампы свет на нем струящийся отбрасывает его тень на полу

И моя душа от этой тени что лежит плавая на полу

Не должна быть поднята – никогда больше!

Ворон

Как-то ночью в полудреме я сидел в пустынном доме

над престранным изреченьем инкунабулы одной,

головой клонясь все ниже… Вдруг сквозь сон – все ближе, ближе

то ли скрип в оконной нише, то ли скрежет за стеной.

"Кто, – пробормотал я, – бродит там в потемках за стеной,

в этот поздний час ночной?"

Помню, в полночь это было: за окном декабрь унылый,

на ковре узор чертило углей тлеющих пятно.

Я не мог уснуть и в чтеньи от любви искал забвенья,

от тоски по той, чье имя света горнего полно,

по Лино, по той, чье имя в небесах наречено,

той, что нет давным-давно.

А шелков чуть слышный шорох, шепоток в багровых шторах

обволакивал мне душу смутных страхов пеленой!

И, глуша сердцебиенье, я решил без промедленья

дверь открыть в свои владенья тем, кто в поздний час ночной

ищут крова и спасенья в этот поздний час ночной

от стихии ледяной.

Быстро подойдя к порогу, вслух сказал я: "Ради Бога,

сэр или мадам, простите – сам не знаю, что со мной!

Я давно оставлен всеми… вы пришли в такое время…

стука в дверь не ждал совсем я – слишком свыкся с тишиной".

Так сказав, я дверь наружу распахнул – передо мной

мрак, один лишь мрак ночной.

В дом с крыльца скользнул я тенью, от себя гоня в смятеньи

то, что даже в сновиденьи смертным видеть не дано.

А когда замкнулся снова круг безмолвия ночного,

в тишине возникло слово, тихий вздох: "Лино… Лино…".

Но услышал лишь себя я – эхо, мне шепнув "Лино…",

смолкло, вдаль унесено.

Только дверь за мной закрылась (о, как гулко сердце билось!),

вновь усиленный молчаньем, оттененный тишиной

тот же звук раздался где-то. "Что ж, – подумал я, – раз нету

никого там, значит, это ветер воет за стеной.

Просто ветер, налетая из зимы, из тьмы ночной

бьется в ставни за стеной".

Настежь тут окно раскрыл я. Вдруг зашелестели крылья

и угрюмый черный ворон, вестник древности земной,

без поклона шагом твердым в дом вошел походкой лорда,

взмах крылом – и замер гордо он на притолоке дверной,

сел на белый бюст Паллады – там, на притолоке дверной,

сел – и замер надо мной.

От испуга я очнулся и невольно улыбнулся:

так был чопорен и важен, так вздымал он гордо грудь!

"Хоть хохол твой и приглажен, – я заметил, – но отважен

должен быть ты, ибо страшен из Страны Забвенья путь.

Как же звать тебя, о Ворон, через Стикс державший путь?"

Каркнул ворон: "неверррнуть!".

Что ж, не мог не подивиться я руладе глупой птицы:

хоть ответ и не был связным, к месту не был он ничуть,

никогда б я не поверил, чтобы в комнате над дверью

видел этакого зверя кто-нибудь когда-нибудь -

чтоб на мраморной Палладе обнаружил кто-нибудь

тварь по кличке "Неверррнуть".

Но издав свой хрип бредовый, ворон вдаль глядел сурово,

как певец, когда сорвется с вещих струн последний звук.

Так сидел он, тень немая, черных крыл не подымая,

и вздохнул я: "Понимаю: ты пришел ко мне как друг,

но тому, чей дом – могила, ни друзей уж, ни подруг…"