Вытеснение — сказала бы моя мудрая тётка, что увы, почти во всём оказалась права. Она слегла с больным сердцем, когда мы отдали Стешку.

Сначала мы думали, что уложимся в месяц со всей подготовкой, но это было всё равно, что отрезать каждый день по кусочку, когда Конфетка то была с нами, то её не было, то снова возвращалась.

Мы привезли её с батей и тёть Зиной в новый дом на вторую неделю в воскресенье.

В новой Стешкиной комнате, большой светлой и чистой было столько игрушек, что в них можно было заблудиться. И так уютно, что не хотелось уходить.

Но мы попрощались и ушли.

— Её любили, её ждали, ей дали имя. Хоть в этом я оказался прав, — сказал я Менту.

— Ты во всём оказался прав, — ответил Мент.

Неделю спустя я стоял у окна в его кабинете, глядя на галдящих во дворе воробьёв, словно кричащих, что жизнь продолжается.

Будто осиротевший, как и мы, Командор, сидел у моих ног.

Собаку родители Романа тоже предложили забрать. Если пёс, конечно, захочет.

Но он остался с нами.

Он один и остался.

Я выдохнул.

— Видел бы ты, как у мальчишки дрожали руки, когда он гладил вышитое на одеяльце имя, — я резко развернулся. — Давай её найдём, а? Всем врагам назло. Мать Стефании. Найдём их всех, этих девочек. Или то, что от них осталось. Кир, возьми меня в свою команду, — посмотрел я на него умоляюще.

— А твоя работа?

— Возьму отпуск. За свой счёт. Нет у меня сил на неё ходить. Мне надо чем-то себя занять сейчас. Чем-то реальным, настоящим, сложным. Кир?

Он молча кивнул.

И я поехал написать заявление на отпуск и забрать кое-какие вещи.

Пробежал по территории, стараясь не смотреть в сторону «нашей» лавочки.

Так усердно отворачивался, что налетел на мальчишку, сына сотрудницы.

— Ой, прости, Сань! — подхватил я его, ставя на место. — А ты чего здесь?

— Да мать что-то в последнее время тупит, не пойму, — то ли пробасил, то ли пропищал он.

Я вспомнил как у меня самого в четырнадцать ломался голос и невольно улыбнулся.

— Мать, что?

— То чайник на плите забудет. То утюг не выключит. Сегодня дверь не закрыла. Я со школы пришёл: дверь открыта, в замке ключи. Вот привёз, а то у меня тренировка, она вечером домой не попадёт.

— И давно это с ней? — замер я, не веря своим ушам.

— Да хэзэ, — пожал он плечами. — Но пару недель точно. Ладно пойду, дядь Рим, опаздываю, — махнул он.

— Угу, — кивнул я.

И он уже ушёл. Уже скрылся за поворотом здания, а я всё кивал, осмысливая услышанное.

А потом сорвался и побежал наверх.

Рывком открыл общий холодильник.

Ну конечно, вот они! Коробочки «Kle_Ver». На каждом приклеен дополнительный стикер с фамилией и названием рабочего отдела: холодильник-то общий.

Я вытащил наугад, точно зная, что на них будет написана фамилия Санькиной мамы.

И перед входом в её отдел столкнулся со взволнованным секретарём.

— Лен, что случилось?

— Не спрашивай, — отмахнулась она флакончиком «корвалола».

Его запах, ставший таким привычный в нашей квартире в последние дни, встретил меня в кабинете. И зарёванная, совершенно потерянная Санькина мама, вокруг которой стояли девчонки отдела.

— Как я могла, — всхлипывала она, комкая платок. — Не понимаю, как я могла отставить в дверях ключи. Снаружи! Господи, а если бы кто-нибудь зашёл? Если бы?.. — она зарыдала.

— Я извиняюсь, — вежливо кашлянул я и поставил перед ней контейнер. — Давно ты это ешь?

Она вытерла нос.

— Недели три, наверно. Ну да, — она посмотрела на висящий на стене календарь. — Три с лишним. Как села на диету.

— Только этот курс? — ткнула я пальцем в обозначение рациона с пониженным содержанием калорий.

— Так он один для похудения же, — словно оправдывалась она. — А что?

— Можно я заберу? Всё что осталось в холодильнике? Там всё твоё? Или кто-то ещё худеет с «Кле_Вером»? — оглянулся я по сторонам, когда она кивнула.

— Ещё моё, — подняла руку, как примерная ученица, новая в их отделе девочка. — Но я только начала. Сегодня.

— Девчонки, не заказывайте у них ничего пока. Пока я кое-что не проверю, ладно?

Они захлопали ресницами, но головами всё же закивали.

А большего мне было и не надо.

— Я хрен знает, что это такое, — показал на упакованные в пакеты для вещдоков контейнеры Мент. — И лаборатория не смогла ответить, что за странное химическое соединение и как оно используется. Но оно есть только в зелени. Вот это всё нормальное, — показал он на стоящие отдельной кучкой контейнеры, что я принёс два дня назад. — А вот это, — показал на ростки микрозелени, — то ли выращено на какой-то дряни вроде удобрений, то ли обработано ею.

— А запрос сделали? — смотрел я на химическую формулу, но с таким же успехом мог бы смотреть на звёздное небо: что в химии, что в астрономии я ничего не понимал.

— Сделали. И сообщили куда следует. Роспотребнадзор уже поехал с проверкой. И предприятие пока остановили.

— В голове не укладывается, — выдохнул я. — Столько людей ели их продукцию. Так всё продумано, организовано, стерильно на производстве и… вот.

— Да, друг мой, — кивнул Кирилл, — уж сколько я всего видел перевидел за время своей работы, а до сих пор не перестаю удивляться. Ты бы, это, — он кашлянул. — Сообщил Владиславе, что дело в зелени. Вы с ней так и не виделись, после того как?

— После того как она полетела к Бахтину? — я усмехнулся. — Нет. А ты уверен, что дело только в зелени?

— Я бы не сказал, Рим, если бы был не уверен. Вещество хоть и незнакомое, и в реестр разрешённых к применению не внесено, но аналитики у нас зарплату не просто так получают. Соотнесли по группам, — обвёл он пальцем ответвления скелета химической формулы, — и выводы в отчёте сделали однозначные. Можешь почитать, — развернул он лист. — Копировать и выносить из кабинета, конечно, не разрешу, это всё же документ. Но думаю, своими словами сможешь пересказать.

Легко сказать, своими словами, думал я, следуя указаниям навигатора, что проложил путь до больницы, где лежал Бахтин, от Славкиной работы. В её офисе предположили, что она, скорее всего, в больнице.

Но слова, которые я хотел ей сказать, были, конечно, не о химическом веществе.

Я думал смогу ли вообще говорить, когда её увижу? И надо ли?

В палату Бахтина поднимался с тяжёлым сердцем.