которая в пятницу утром успокаивает свою куклу восьмисекундным объятием и двухсекундными подбрасываниями.

Миз Каури и миз Руссо просят всех наблюдать. Они отключают остальных кукол, потом дразнят куклу Линды плюшевым мишкой — то дают его, то отнимают. Линда, многодетная плохая мать, двигается легко и грациозно. Она крепко прижимает свою куклу к плечу, утешает ее на испанском и на английском. Она подбрасывает куклу дергаными движениями. Встряхивает, словно коктейль. Гладит, зарывается лицом. Вскоре кукла успокаивается.

Линда мерит своих одноклассниц долгим удовлетворенным взглядом, наконец останавливается на Лукреции.

Матери стоят, скрестив руки на груди, наклонив головы, покусывают языки. Наверняка это случайно. Ни один ребенок, даже искусственный, не будет в безопасности с Линдой.

Миз Руссо просит Линду объяснить свою стратегию объятий.

— Мне приходится думать как спортсменке, — отвечает Линда. — Это как на Олимпиаде. Каждый день боремся за золото. Золото — это моя семья. Я не могу допустить, чтобы мои дети росли без меня. Не хочу быть какой-то сукой… извините меня, какой-то женщиной, о которой им рассказывают всякие истории.

Когда остальные куклы разморожены, все они бегут к Линде, просят их тоже обнять. Линда дудочник. Пастушка. Матушка гусыня. Инструкторы просят ее дать одноклассницам советы — этакое назначение в любимчики, за которым следует ледяной час ланча. Стоит Линде отвернуться, как Лукреция подсыпает ей в кофе соль.

Никто не хочет получать наставления от Линды, но, помня о ее успехе и возможном стыде на их головы, если их превзойдет женщина, которая предположительно держала своих шестерых детей в яме, матери начинают совершенствовать свои объятия. Некоторые объятия напоминают разжигание огня. Другие — борцовский прием. В конечном счете свою куклу успокаивает Лукреция, потом Бет.

После каждого прорыва матери переходят к совместным размышлениям. Инструкторы говорят, что они каждый вечер должны опрашивать себя. Должны задавать себе вопросы: «Что я узнала сегодня нового? В чем я могу стать лучше?»

— Мать — это акула, — говорит миз Руссо. — Вы всегда двигаетесь. Всегда узнаете что-то новое. Всегда стараетесь стать лучше.

Прорыв у Фриды случается незадолго до времени прощания. Она считает до шести, считает до восьми, думает о Гарриет, бегающей по детской площадке, о Гарриет, ослабевшей после рвоты, Гарриет с носовым кровотечением, когда они виделись в последний раз. Она говорит:

— Я тебя люблю. Пожалуйста, прости меня.

Эммануэль перестает плакать.

— Ой, — говорит Фрида. — Тебе лучше? Правда? — Она старается привлечь внимание миз Руссо. Она проверяет лицо куклы — нет ли на нем влаги, стирает оставшиеся слезы. Целует Эммануэль в лоб. Согласие достигнуто. Она чувствует себя лучше, чем могла себе представить.

* * *

За ночь выпадает шесть дюймов снега. Кампус становится строгим и зачарованным. Фрида, мать-подросток и две матери из другой группы получают задание прочистить дорожки от «Пирса» до научных зданий. Матери видели, что обслуживающий персонал пользуется снегоочистителями, но вопросы о снегоочистителе сразу же отметаются. Снегоочистители — легкий путь, говорит миз Гибсон, а легкий путь — это совсем не то, для чего существуют бригады уборщиц.

На очистку снега брошены только белые матери и Фрида. Чернокожие и латиноамериканки — на очистку туалетов. Некоторые матери пополняют группу уборщиц в связи с ненадлежащим поведением. Теперь есть матери-прачки, матери-судомойки и матери — уборщицы обеденного зала. Матери, которые избежали субботнего наказания, как и те, кому не назначены внеурочные занятия, должны использовать день для упражнений, социализации и ведения дневников покаяния. Некоторые сотрудники надеялись создать группы, участники которых будут обучаться вязать и заниматься лоскутным шитьем, но администраторы решили, что после пожара на День благодарения доверять матерям спицы и иголки нельзя.

Мать-подросток просит Фриду грести снег рядом с ней. Девушка родом из Южной Филли далеко на юге, это почти у бейсбольного стадиона. Она считает, что Пасьюнк-сквер, где раньше жила Фрида, полон выпендрежников с дурацкими стрижками, дорогими великами, тоут-сумками и маленькими собачками. Фрида настороже — не сказать бы чего плохого про Южную Филли или город в целом. Ей любопытно узнать, каково это — иметь ребенка-полукровку в белой части Южной Филли, но она не задает этого вопроса. Они сплетничают о своих соседках по комнате, инструкторах, о Линде, обо всех матерях, кого мать-подросток считает классическими суками, обсуждают, научились ли они вчера чему-то новому и возможно ли это вообще. Мать-подросток считает, что инструктор придирается к ней, потому что она самая молодая.

Психолог говорит, что у нее проблемы: раздражение, недоверие, депрессия. Что она не оправилась после изнасилования, употребляет марихуану, ей сложно быть матерью-одиночкой, она до сих пор испытывает последствия того, что была исключена из школьного коллектива. Что ей тяжело быть белой матерью с черным ребенком. Собранные данные говорят, что она ненавидит свою куклу. Она не спорит с этим, но поясняет, что ненавидит всех.

Она спрашивает, как Фрида себя чувствовала вчера, когда что-то у нее получалось правильно. Мать-подросток — единственная, кто не смог успокоить плачущую куклу.

— Я еще не успела разобраться. — Фрида не признается, как приятна ей была похвала миз Руссо и миз Каури, как она гордилась тем, что Эммануэль так прилипла к ней перед временем прощания. Когда Фрида попрощалась у дверей комнаты оборудования, Эммануэль вздохнула и опустила голову на плечо Фриды, нежный и удивительный жест, от которого сопротивление Фриды растаяло.

Фрида говорит, что куклы непредсказуемы. Она не знает, как будет себя вести Эммануэль в понедельник. Прорыв случился слишком поздно, чтобы его зачли в достижениях недели. Психолог думает, что она отстает. Психолог поставила под сомнение ее поведение во время воскресного звонка. Она обвинила Фриду в том, что та дистанцируется от Эммануэль. Число визуальных контактов слишком мало. Уровень привязанности непостоянный. Поцелуи — холодные. Материнский язык не развивался.

Фриду беспокоит, не была ли она с матерью-подростком слишком откровенной. Ее беспокоит, не была ли она достаточно благосклонна, слушая признания девушки. Линда не раз говорила, что она и Фрида, старшие в группе по возрасту, должны приглядывать за матерью-подростком и Бет.

— Спасибо за то, что рассказала нам прошлым вечером, — начинает Фрида. — Спасибо, что доверяешь нам.

— Господи, фигня какая. Бет тоже все время об этом говорит. Вам я не рассказывала, но вы все можете задавать мне вопросы.

— Я только хочу сказать, что ты смелая. Ты настоящий боец.

— Глупее слова не бывает. Моя мать тоже его использует. До сих пор.

— Мне жаль, что она тебе не поверила.

— Да бог с ним. Я об этом давно забыла.

— Если тебе захочется с кем-то поговорить…

— Фрида, серьезно. Успокойся. Оставим на сегодня анализ. Окей? Клянешься?

Фрида извиняется.

Снег влажный и тяжелый, они словно цемент ворочают. Они заканчивают четыре