— Камило тут рассказывал смешную историю, — сказала Миранда, отказываясь от предложенной бутылки, но соглашаясь на сигарету. Нехорошо обкуривать маленькую Дорис, спавшую на сиденьях прямо перед ними, считал я, но решил не выступать с комментариями. Я по-прежнему стоял в проходе. Мне претила мысль о том, чтобы сесть на другое место. Я не был уверен, что история солдата не показалась бы мне такой уж смешной.

— Вы собираетесь пожениться? — спросил Камило.

— Не совсем, — ответила Миранда.

— Пока нет, — добавил я, но, казалось, он не услышал.

— Может, родственники? — спросил Камило с определенной надеждой в голосе.

Такой поворот меня не обрадовал.

— Он мой парень, — наконец внесла ясность Миранда.

— Ах вот как, — сказал он. — Парень.

«Парнем», естественно, мог быть кто угодно. Камило посмотрел на меня и злобно ухмыльнулся.

— Полагаю, эта твоя подружка…

— Меня зовут Миранда, — сообщила она.

— Миранда, да. Полагаю, Миранда в постели — настоящая тигрица? Я не ошибаюсь?

— Можно мне сесть на свое место? — снова спросил я.

— Да, если ответишь на мой вопрос.

Он был сержантом, как я понял по форме. Вероятно, он командовал тремя другими, так что если он меня достанет, пожаловаться будет некому.

Что я мог ответить? Я не знал, была ли Миранда «тигрицей», не хотел расстраивать ее, выкинув глупость, а скажи я правду, этот идиот подумал бы, что путь свободен. Если бы я сказал то, что хотел, поднялся бы шум. Сержант уже хорошо нарезался, а в салоне на полке лежал автомат Калашникова, АК-47. Кубинские военные пользовались хорошей славой, но в семье не без урода. Так что я промолчал.

Камило склонился к Миранде и прошептал ей что-то на ухо. Она издала короткий смешок. Миранда совсем обалдела: казалось, она флиртовала с ним.

— Может, ей пригодится мужчина, который умеет укрощать тигров? — спросил Камило.

Я взглянул на нее. Блеск ее глаз был мне незнаком и неприятен. Ситуация казалась ей интересной. Я подумал: «Рауль, идиот, ты ее совсем не знаешь».

— Миранда, хочешь, я сяду на другое место? — спросил я. Эти слова было трудно произнести, но они прозвучали так весомо, что я сам поразился, а лежавшая рядом со мной Дорис вздрогнула и села.

— Рауль, не дури, — сказала Миранда. — Было приятно познакомиться, Камило.

— Это мне было приятно, — проговорил он, но не сделал ни одного движения. Убери меня, если сможешь, говорил язык его тела.

Мне захотелось его ударить. Если я его ударю, то буду избит. Возможно, четырьмя мужчинами.

— Не хочешь прогуляться со мной под луной? — спросил он Миранду. — И твоему парню достанется место, о котором он так мечтает.

— Убери руку с моей ноги, или я отрежу тебе яйца и заставлю их съесть, — сказала Миранда. Она говорила спокойно и, казалось, улыбалась.

Камило рассмеялся:

— Ну, что я говорил? Тигрица!

— Пошел вон, мудак! — сказала Миранда на весь автобус. — Ты такой страшный, что аж стекла запотели. Сделай милость, испарись, пока меня не вырвало.

Дорис расплакалась. Хотя я думаю, что никто, даже Камило, не вздрогнул так, как я.

Камило пробормотал «сука драная», схватил бутылку спирта и поднялся. Проходя мимо меня, он проделал финт, заставив меня схватиться за живот. После чего спокойно прошествовал по проходу и уселся.

— Почему все такие злые? — ныла Дорис. — Почему автобус стоит?

— Больше никто не злится, — сказала Миранда. — Просто тот дядя выпил слишком много и стал глупым. Иди садись между нами.

Девочка уселась рядом с Мирандой, а я опустился с другой стороны. Миранда обняла Дорис.

— Автобус скоро поедет, — сказал я, не имея для этого никаких оснований. — Просто надо сначала кое-что починить.

Дорис продолжала хныкать. Она считала, что родители не должны были отправлять ее одну на автобусе. Она боялась, что бабушка не знает, когда ее встречать, и ей самой придется искать дорогу по приезде в Тринидад. Мы пообещали проводить ее. Шофер зашел в салон и сообщил, что поломка обнаружена. Оторвался шланг, и ему нужно было что-нибудь, чем его можно прикрепить обратно. Не найдется ли случайно у кого-нибудь из женщин лишней резинки для волос? Миранда закатила глаза и стала рыться в косметичке в поисках резинки.

Дорис развеселила мысль о том, что автобус можно починить с помощью такой ерунды, и она начала успокаиваться. Мы по очереди расспрашивали ее о школе, о том, что она любит делать в свободное время, когда у нее день рождения и так далее. Дорис считала, что история — самый интересный предмет, а математика — самый скучный. Больше всего ей нравилось играть в театральных постановках. 28 января ей исполнится девять лет.

— А ты знаешь, что это день рождения Хосе Марти? — спросил я.

— Конечно знаю. О Хосе Марти я знаю все, — сказала девочка.

Потом мы с Дорис стали читать друг другу стихи. Она была молодцом. Рассказав все, что помнил из Хосе Марти, я ухитрился вставить пару отрывков из собственных стихотворений, и Дорис сказала, что они ей нравятся.

Автобус тронулся с места. Пассажиры захлопали и засвистели.

— Большая победа марксизма-ленинизма и el hombre nuevo[37], — сказала Миранда.

— Не говоря уже о твоей резинке, — добавил я.

Дорис так и сидела между нами, она начала засыпать, и, казалось, мы были маленькой семьей. Я уверен, что Миранда чувствовала то же самое. Мы сплели пальцы за спиной девчушки. И вдруг мысль о том, чтобы создать семью, перестала пугать, как это было с Хуаной, но сделалась совершенно естественной.

Но готов ли я защитить свою семью? Мысль о Камило — я слышал его храп — и об унижении, которому он меня подверг, заставляла щеки пылать. В то время как Миранда проявила крутизну, присущую старой полковой шлюхе, я просто стоял и смотрел, как трусливая дубина.

— Не думай об этом, — прошептала Миранда. — Когда мужчины пытаются вмешаться в такую ситуацию, все кончается дракой и несчастьем. Этот мудак наверняка привел бы своих товарищей. И стало бы не смешно. Я думаю, ты молодец, что сдержался.

— Правда?

— Да. А еще мне понравилась твоя ревность.

— Я не ревновал.

— Даже не пытайся отнекиваться, Рауль. Ты прямо почернел. Мне нравится, когда меня немного ревнуют. Это честная форма комплимента.

— Мне показалось, что ты с ним флиртуешь, — сказал я.

— Неужели? Мне очень жаль. Он просто подошел, уселся и начал болтать. Мне ничего другого не оставалось, как быть дружелюбной. Но он совершенно не в моем вкусе. Ха-ха, боже мой, совсем не в моем! Теперь ты меня прощаешь?