Одного из «пронемецки настроенных» руководителей РККА, В. М. Примакова (стажировавшегося в 20-е гг. в Германии), арестовали почти на год раньше, чем основную часть высокопоставленных «заговорщиков». Именно в допросах Примакова выявляются «реперные точки» сценария «Дела военных». Так, в допросе от 21 мая 1937 г. от арестованного добиваются показаний о существовании право-троцкистского блока:

«…Блок троцкистов с правыми и организация общего изменнического антисоветского военного заговора привели к объединению всех контрреволюционных сил в РККА – участников офицерского заговора 1930 г. с их бонапартизмом, правых – с их платформой восстановления капитализма, зиновьевцев и троцкистов – с их террористическими установками – с общей целью бороться за власть вооруженным путем… Этот антисоветский политический блок и военный заговор, возглавляемый лично подлым фашистом Троцким, руками военного заговора должен был обрушить на СССР все неисчислимые бедствия военной измены и самого черного предательства во время войны, причем этот предательский удар в спину участники заговора должны были нанести родине тем оружием, которое она нам доверила для своей защиты… Троцкизм, в течение ряда лет руководивший контрреволюционной борьбой против руководства партии и правительства и против строительства социализма в нашей стране, шедший гнусным путем через поддержку кулацкого саботажа в 1930-32 г., через террористическое подлое убийство т. Кирова в 1934 г., пришел со своими террористическими установками к фашистскому блоку с правыми внутри страны и прямо поступил на службу к гитлеровскому генеральному штабу»[316].

Характерно, что изначально в обвинениях, предъявленных Тухачевскому, не было немецкой темы: сначала разыгрывалась только троцкистская карта. От нее позже будет переброшен «доказательный» мостик к шпионажу в пользу Германии. (Именно Троцкий стоял у истоков сотрудничества СССР и Германии вопреки требованиям Версальского договора.)

Итак, «опорные точки» сценария – троцкизм, убийство Кирова и, конечно, наличие контрреволюционной организации. В качестве дополнительных к показаниям «пристегнуты» недавние крупные процессы – правой оппозиции (зиновьевский) и офицерский (дело «Генштабисты»).

Бывший начальник отделения НКВД СССР А. А. Авсеевич на допросе в прокуратуре 5 июля 1956 г. показал:

«…Примерно в марте месяце 1937 г. я вызвал на допрос Примакова и увидел, что Примаков изнурен, истощен, оборван. У него был болезненный вид… Примаков и Путна на первых допросах категорически отказывались признать свое участие в контрреволюционной троцкистской организации. Я вызывал их по 10–20 раз. Они при этих вызовах сообщили мне, что, помимо вызовов на допросы ко мне, Примаков и Путна неоднократно вызывались на допросы к Ежову и Леплевскому… Мне известно, что… Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу методы физического воздействия»[317].

Другой бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 г. рассказал:

«Дело Примакова я лично не расследовал, но в процессе следствия мне поручалось часами сидеть с ним, пока он писал сам свои показания. Зам. начальника отдела Карелин и начальник отдела Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать, понудить его дать показания о своем участии в троцкистской организации. В это время ему разрешали в день спать только 2–3 часа в кабинете, где его должны были допрашивать, и туда же ему приносили пищу. Таким образом его не оставляли одного… В период расследования дел Примакова и Путна было известно, что оба эти лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме»[318].

(И. М. Леплевский, 3. Н. Ушаков, М. П. Фриновский и др. в 1938–1940 гг. были расстреляны вместе с Ежовым – конвейер работал без сбоев.)

Характерен и материал допроса в НКВД А. И. Корка от 16 мая 1937 г. Он показывал:

«В суждениях Тухачевского совершенно ясно сквозило его стремление прийти в конечном счете, через голову всех, к единоличной диктатуре… Тухачевский… говорил мне: “Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы – военные – будем оружием в руках у сталинской группы, оставаясь у нее на службе на тех ролях, какие нам отведут, либо власть безраздельно перейдет в наши руки…” В качестве отправной даты надо взять здесь 1925-26 гг. – когда Тухачевский был в Берлине и завязал там сношения с командованием рейхсвера… Спустя два года после того, как Тухачевский был в Берлине, я был направлен в Германию, а в мае 1928 г. в качестве военного атташе сдал Тухачевскому командование Ленинградским округом. Перед моим отъездом при сдаче округа Тухачевский говорил мне: “Ты прощупай немцев в отношении меня и каковы их настроения в отношении нас”… Бломберг передал Тухачевскому, что в Германии складывается сейчас такая ситуация, которая должна обеспечить национал-социалистам, во главе с Гитлером, приход к власти»[319].

В. фон Бломберг, главнокомандующий вермахтом, действительно мог передать Тухачевскому информацию о приходе нацистов к власти. Ее можно было почерпнуть даже из немецких газет. Характерно, что всем участникам процесса вменялось в вину то, чем они обязаны были заниматься на протяжении нескольких лет: контактировать с немецкими вооруженными силами – рейхсвером.

Никаких доказательств или показаний свидетелей (ни с советской, ни, тем более, с немецкой стороны) не предъявлялось. Нигде в деле, как и в материалах, выданных членам суда, нет никаких документов, подтверждающих наличие заговора. Не фигурирует в нем и немецкая фальшивка, якобы подготовленная и переданная в Москву Гейдрихом и Канарисом. Предположить, что компромат на Тухачевского не фигурировал в деле из-за строгой секретности содержащихся в нем сведений, трудно – процесс над военачальниками не был открытым «образцово-показательным». Все его материалы снабжены грифом «Секретно». Вероятнее, даже если «досье», сфальсифицированное Абвером, и существовало, оно просто не было нужно.

Арест советского военного атташе во Франции С. И. Венцова-Кранца также был подчинен цели доказать направленность «возглавляемого Тухачевским заговора» на шпионаж в пользу Германии.

Венцов-Кранц был арестован – как сообщник Тухачевского. На допросе 18 июня 1937 г. – уже после того, как маршал был расстрелян, – Венцов-Кранц «признался» в следующем:

«Вовлечен я в контрреволюционную военную троцкистскую организацию бывшим Зам. Наркома обороны Тухачевским в марте-апреле месяце 1933 г. перед своей поездкой на постоянную работу в Париж военным атташе Советского Союза во Франции. Получив мое согласие… Тухачевский поставил передо мной, как членом контрреволюционной организации, следующие задачи:

1. Принять все меры к торможению намечавшегося франко-советского сближения… 2. Он потребовал от меня дачи ему непосредственно, минуя Разведывательное Управление и штаб РККА, информации о военнополитическом положении во Франции, а также и о ходе франко-советских переговоров. 3. Тухачевский предложил установить контакт с Германским военным атташе в Париже и информировать его о ходе советско-французских переговоров.