Некоторый свет на участие Скоблина в фальсификации «Дела военных» проливают последние публикации немецких исследователей. Видный военный историк М. Вегнер, основываясь на архивных данных, предполагает, что к Скоблину компрометирующие материалы попали из рук сотрудников НКВД. «Важнейшей фигурой в заговоре НКВД против Тухачевского был генерал Скоблин… Поздней осенью 1936 г. Михаил Шпигельглас, исполняющий обязанности руководителя зарубежного управления НКВД, встретился со Скоблиным в Париже и информировал его о так называемой “группе заговорщиков” в Красной Армии. Эту информацию Скоблин должен был передать в СД, что и было сделано. Трудно предположить, что эта «разработка» была осуществлена без личного ведома Сталина.

Сам материал не был полным. В нем не содержалось никакого документального доказательства активного участия руководителей германской армии в заговоре Тухачевского. Гейдрих понимал это и сам добавил сфабрикованные сведения с целью компрометации германских генералов. Он чувствовал себя вправе это сделать, коль скоро этим самым он мог ослабить растущую мощь Красной Армии, которая ставила под угрозу превосходство рейхсвера»[290].

Зная характер Сталина и ситуацию в Кремле, в Берлине могли рассчитывать на успех. «Разоблачение Тухачевского могло бы помочь Сталину укрепить свои силы или толкнуть его на уничтожение значительной части своего Генерального штаба. Гитлер в конце концов… вмешался во внутренние дела Советского Союза на стороне Сталина»[291].

Фабрикация материалов была делом техники. Взяв за основу подлинные документы времен контактов рейхсвера и РККА, специалисты имперской службы безопасности подготовили искусные подделки.

«Гитлер тотчас же распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышлявшегося против Тухачевского, так как опасался, что они могут предупредить советского маршала. И вот однажды ночью Гейдрих послал две специальные группы взломать секретные архивы генерального штаба и Абвера – службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом. В состав групп были включены специалисты-взломщики из уголовной полиции. Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского генерального штаба с Красной Армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса»[292].

Подготовленное досье через посредников было передано сначала в Прагу – президенту Э. Бенешу, а затем в Москву. Чешский посланник в Берлине В. Маетны в феврале 1937 г. телеграфировал Бенешу, что Гитлер располагает сведениями «о возможности неожиданного и скорого переворота в России… и установления военной диктатуры в Москве»[293].

Этот сценарий как наиболее вероятный рассматривает и известный немецкий историк И. Пфафф. Он указывает и на то, что «национал-социалистские клеветнические обвинения против Тухачевского распространялись по берлинским источникам еще с осени 1935 г. Но тогда еще не начались московские процессы, а именно процессы (в августе 1936-го и январе 1937 г.) дали повод для надежд, что Сталин поверит в интригу против Тухачевского и советского генералитета»[294].

Весной 1936 г. Тухачевским заинтересовалось геббельсовское министерство пропаганды: тогда оно обратилось в имперское военное министерство с запросом о предоставлении архивного дела бывшего военнопленного Первой мировой войны поручика Тухачевского[295]. Отказ был мотивирован так: «В связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами штрафная карта лейтенанта Тухачевского выдана быть не может, поскольку персональные нападки на Тухачевского сейчас неуместны»[296]. В это время маршала уже активно «разрабатывали» гитлеровские спецслужбы, потому публичная компрометация его через Геббельса – в средствах массовой информации – могла бы испортить им игру. По этой причине военное министерство по согласованию с министерством иностранных дел решило прикрыть рупор. Характерно также, что дело Тухачевского 1917 г. было окончательно архивировано только 13 ноября 1937 г. – пять месяцев спустя после расстрела маршала.

Возглавляемое Гейдрихом ведомство – политическая полиция – работало изобретательно: для достоверности был подключен еще один канал «утечки» – французский. Весной, в марте 1937 г., полпред СССР во Франции В. П. Потемкин сообщил, со ссылкой на министра обороны Франции Э. Даладье, компрометирующую информацию на Тухачевского.

«Из якобы серьезного французского источника, – писал он, – Даладье недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии… Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов… Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал “долгом дружбы”, передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна»[297].

Под серьезным французским источником подразумевалась французская разведка, под русскими эмигрантскими кругами – Скоблин. Оба источника имели выход на немецкие спецслужбы.

Материал против Тухачевского, согласно мнению ряда исследователей[298], мог быть передан Москве в середине мая 1937 г. К этому времени Сталину такие «документы» могли понадобиться разве что про запас: Тухачевский уже был смещен со всех постов (и вскоре арестован), а его «сообщники» уже находились на Лубянке. Нигде больше немецкий компромат не всплывал.

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 23 февраля по 5 марта 1937 г., нарком обороны Ворошилов в начале своего выступления отметил, что в армии, к счастью, вскрыто не много врагов. Так оно и должно быть, – продолжил нарком, – ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры: страна выделяет самых здоровых и крепких людей. При этом Ворошилов посчитал необходимым многообещающе обмолвиться:

«Я уже говорил и еще раз повторяю: в армии арестовали пока небольшую группу врагов; но не исключено, наоборот, даже наверняка и в рядах армии имеется еще немало невыявленных, нераскрытых японо-немецких, троцкистско-зиновьевских шпионов, диверсантов и террористов (выделено мной. – Ю. К.). Во всяком случае, для того чтобы себя обезопасить, чтобы Красную Армию – этот наиболее деликатный инструмент, наиболее чувствительный и важнейший государственный аппарат – огородить от проникновения подлого и коварного врага, нужна более серьезная и, я бы сказал, несколько по-новому поставленная работа всего руководства Красной Армии. Мы без шума – это и не нужно было – выбросили большое количество негодных людей, в том числе и троцкистско-зиновьевского охвостья, и всякого подозрительного, недоброкачественного элемента… Это, во-первых, комкоры Примаков и Путна – оба виднейшие представители старых троцкистских кадров[299]».

В своем программном выступлении Ворошилов озвучил и некоторые цифры, характеризующие положение в армии.

По его словам, с 1924 г., то есть с того времени, когда после смерти Ленина Троцкий, возглавлявший наркомат по военным и морским делам, был снят со всех постов и изолирован от политической деятельности, в РККА шли чистки. (Начатые делами «Генштабисты» и «Весна», инспирированными НКВД с целью ликвидации бывших царских офицеров, служащих в Красной Армии.) Позже, уточнил нарком обороны, только за три года – 1934–1936 гг. включительно – было уволено из армии по разным причинам, преимущественно «негодных» и «политически неблагонадежных», около 22 тыс. человек, из них 5 тыс. человек как «явные оппозиционеры»[300].