для роспуска опостылевшего ему парламента и изменения избирательного закона в свою пользу.

Это было понятно и самим думцам. Сохранения лица ради, они образовали комиссию для разбора дела и изучения документов следствия, которая, естественно, не успела бы разобраться в ситуации за сутки. На следующий день почувствовавшие, что запахло жареным, социал-демократы с трибуны призывали обсудить предстоящий переворот и обратиться с воззванием к народу. Помня, чем закончился Выборг, кадеты посоветовали им помолчать. В заговор никто серьезно не верил, но то, что эсдеки «творчески работают» в войсках, знал каждый.

А 3 июня 1907 года царь обрадовал империю уже привычным манифестом о роспуске «не оправдавшей ожиданий Наших» Думы. Как признавался потом Столыпин: «1-ю Думу трудно было разогнать, 2-ю – трудно сохранить». Со святыми упокой!

«Галстух» Родичева

«Бесстыжая схема» нового избирательного закона, как ее назвали в правительстве, предусматривала полную перекройку политической шахматной доски в Думе. Властям требовалась не палка в колесе, тормозящая весь законотворческий процесс, а рабочий инструмент, санкционирующий нужные для проведения реформ документы. В тех политических условиях по прежнему избирательному закону сколько дум ни разгоняй, все равно большинство в ней будет из «протестного электората»: «националы», которые ни за что не пустят в парламент представителей русского меньшинства от своих избирательных округов, либералы из городских курий, рабочие и крестьяне как основной элемент левых партий. Правые же, черпающие свои силы от крупного землевладения и буржуазии, всегда останутся в меньшинстве. Это положение требовалось изменить перекройкой куриальной системы. Иными словами, для того чтобы сменить «якорь» на «паруса», поневоле потребовался государственный переворот. В современной России иначе тоже, увы, пока не получается.

По «бесстыжей схеме» было сильно урезано представительство в Думе от окраин государства: Польша должна была вместо 36 посылать 14 депутатов (в том числе 2 от русского населения), Кавказ вместо 29–10. Средняя Азия была вовсе лишена думского представительства. В Европейской России при избрании выборщиков в губернские избирательные собрания курии землевладельцев было предоставлено преобладание над другими куриями: в 34 губерниях из 52 съезды землевладельцев выбирали в губернские избирательные собрания абсолютное большинство выборщиков; в общей сложности курия землевладельцев избрала 50,5 % выборщиков (вместо 31 %), крестьянская курия – 22,5 % (вместо 42 %); городская курия избирала по-прежнему 27 % выборщиков, но теперь городские избиратели были разделены на две курии, причем первой («цензовой») было предоставлено большинство выборщиков. Рабочая курия сохранилась лишь в шести наиболее промышленно развитых губерниях. От каждой курии губернские избирательные собрания непременно должны были избрать в Думу по одному представителю, остальные депутаты могли быть избраны из любой курии.

В результате получился вполне работоспособный парламент, в котором из 434 депутатов оказалось октябристов – 154, умеренно правых – 70, кадетов – 54, правых – 51, в прогрессивной группе – 28 (в том числе 7 мирнообновленцев), в национальной группе – 26, в социал-демократической фракции – 19, в трудовой группе – 14, польском коло – 11, в мусульманской группе – 8, в польско-литовско-белорусской группе – 7. То есть подавляющее большинство в Думе (275, или свыше 60 %) получили проправительственные партии. С ними Столыпин уже мог, по его собственному выражению, «идти вперед на легком тормозе». Именно от октябристов и был избран председатель Николай Хомяков, смоленский землевладелец, сын известного славянофила Алексея Хомякова. Как охарактеризовал его Милюков, «человек вполне культурный и лично порядочный, которого не стыдно было показать Европе». Недаром в социалистической историографии «третьеиюньская монархия» считается датой окончания первой русской революции.

В ходе работы Думы образовались три ее основные группы – правые, левые и центр. Черносотенцы, в принципе не одобрявшие преобразовательных планов Столыпина, безоговорочно поддерживали все его меры по борьбе с противниками существующего строя. Либералы пытались противостоять реакции, но в некоторых случаях Столыпин мог рассчитывать на их относительно доброжелательное отношение к предлагаемым правительством реформам. При этом ни одна из группировок не могла при голосовании в одиночку ни провалить, ни утвердить тот или иной законопроект. В подобной ситуации все решала позиция центра – октябристов. Хотя она и не составляла большинства в Думе, но от нее зависел исход голосования: если октябристы голосовали вместе с другими правыми фракциями, то создавалось правооктябристское большинство (около 300 человек), если вместе с кадетами, то – октябристско-кадетское (около 250 человек). Эти два блока в Думе позволяли правительству лавировать и проводить как консервативные, так и либеральные реформы. Таким образом, фракция октябристов играла роль своего рода «маятника» в Думе.

«Трезветь» начали даже кадеты. Петр Струве упрекал руководство партии, что они вовремя не сумели отмежеваться от левых, за что и поплатились разгоном Думы. Милюков, ставший, наконец, депутатом, в газете «Речь» неожиданно «прозрел»: «Всей этой нашей деятельностью мы приобрели право сказать теперь, что, к великому сожалению, у нас и у всей России есть враги слева… те люди, которые разнуздали низкие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело разрушения, суть наши враги… И мы сами себе враги, если по каким бы то ни было соображениям захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине».

Витте не удержался, чтобы не съехидничать о конкуренте в Бисмарки: «Галантный, обмазанный с головы до ног русским либерализмом, оратор школы русских губернских и земских собраний, который и совершил государственный переворот 3 июня, уничтожив выборный закон 17 октября, и введший новый закон 3 июня – закон, который очень прост с точки зрения принципов, положенных в его основу, ибо он основан только на таком простом принципе: „Получить такую Думу, которая в большинстве своем, а следовательно, и в своем целом была бы послушна правительству. Думцы могут для блезира и говорить громкие либеральные речи, а в конце концов сделают так, как прикажут“».

Впрочем, далеко не всегда получалось «для блезиру». Именно с началом работы 3-й Думы связан самый громкий парламентский скандал с участием премьера. 7 ноября 1907 года депутат от кадетов Федор Родичев, убежденный противник смертной казни, с думской трибуны посылал пламенные филиппики в адрес жесткой политики правительства по отношению к военно-полевым судам. Тыркова-Вильямс вспоминала: «Весь пылая, буквально содрогаясь от негодования, рисовал он страшные картины судебных ошибок, торопливых приговоров без достаточных улик, произвола, свирепости судей, от которых зависела жизнь или смерть людей, часто не имевших никакого отношения к тому преступлению, в котором их обвиняли. Родичев говорил, что власть не должна держаться на страхе, что это доказательство ее слабости, а не силы, что казни роняют моральный авторитет суда и правительства. Столыпин сидел в углу министерской ложи, недалеко от трибуны. Он внимательно и хмуро