должна сломить уродливые явления и отойти в вечность. Поэтому правительство должно в настоящее время ясно дать себе отчет о положении страны, ясно дать ответ, что оно обязано делать.

Вот возникают два вопроса. Может ли правительство, в силе ли оно оградить жизнь и собственность русского гражданина обычными способами, применением обыкновенных законов? Но может быть и другой вопрос. Надо себя спросить, не является ли такой исключительный закон преградой для естественного течения народной жизни, для направления ее в естественное, спокойное русло?

На первый вопрос, господа, ответ не труден, он ясен из бывших тут прений. К сожалению, кровавый бред, господа, не пошел еще на убыль и едва ли обыкновенным способом подавить его по плечу нашим обыкновенным установлениям. Второй вопрос сложнее: что будет, если противоправительственному течению дать естественный ход, если не противопоставить ему силу? Мы слушали тут заявление группы социалистов-революционеров. Я думаю, что их учение не сходно с учением социалистических и революционных партий, что тут играет роль созвучие названий и что здесь присутствующие не разделяют программы этих партий. На заданный вопрос ответ надо черпать из документов. Я беру документ официальный – избирательную программу российской социальной рабочей партии. Я читаю в ней: „Только под натиском широких народных масс, напором народного восстания поколеблется армия, на которую опирается правительство, падут твердыни самодержавного деспотизма, только борьбою завоюет народ государственную власть, завоюет землю и волю“. В окончательном тезисе я прочитываю: „Чтобы основа государства была установлена свободно избранными представителями всего народа; чтобы для этой цели было созвано Учредительное собрание всеобщим, прямым, равным и тайным, без различия веры, пола и национальности голосованием; чтобы все власти и должностные лица избирались народом и смещались им, в стране не может быть иной власти, кроме поставленной народом и ответственной перед ним и его представителями; чтобы Россия стала демократической республикой“. Передо мной другой документ: резолюция съезда, бывшего в Таммерфорсе перед началом действия Государственной думы. В резолюции я читаю: „Съезд решительно высказывается против тактики, определяющей задачи Думы как органическую работу в сотрудничестве с правительством при самоограничении рамками Думы для многих основных законов, не санкционированных народной волей“. Затем резолюция окончательная: „Съезд находит необходимым, в виде временной меры, все центральные и местные террористические акты, направленные против агентов власти, имеющих руководящее, административно-политическое значение, поставить под непосредственный контроль и руководство центрального комитета. Вместе с тем съезд находит, что партия должна возможно более широко использовать для этого расширения и углубления своего влияния в стране все новые средства и поводы агитации и безостановочно развивать в стране, в целях поддержки, основные требования широкого народного движения, имеющего перейти во всеобщее восстание“.

Господа, я не буду утруждать вашего внимания чтением других, не менее официальных документов. Я задаю себе лишь вопрос о том, вправе ли правительство, при таком положении дела, сделать демонстративный шаг, не имеющий за собой реальной цены, шаг в сторону формального нарушения закона? Вправе ли правительство перед лицом своих верных слуг, ежеминутно подвергающихся смертельной опасности, сделать главную уступку революции?

Вдумавшись в этот вопрос, всесторонне его взвешивая, правительство пришло к заключению, что страна ждет от него не оказательства слабости, а оказательства веры. Мы хотим верить, что от вас, господа, мы услышим слово умиротворения, что вы прекратите кровавое безумие. Мы верим, что вы скажете то слово, которое заставит нас всех стать не на разрушение исторического здания России, а на пересоздание, переустройство его и украшение.

В ожидании этого слова правительство примет меры для того, чтобы ограничить суровый закон только самыми исключительными случаями самих дерзновенных преступлений, с тем чтобы, тогда Дума толкнет Россию на спокойную работу, закон этот пал сам собой путем невнесения его на утверждение законодательного собрания.

Господа, в ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить кровь, о которой так много здесь померилось, кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой – исцелить трудно больного».

Таким образом, премьер не просто призвал парламентариев к нормальному сотрудничеству, но и пояснил им условия, при которых столь ненавистные всем военно-полевые суды будут отменены. Дескать, затолкайте своих псов назад в будки, и у правительства не будет повода вообще выносить протащенный по 87-й статье закон на утверждение Думе. Что, собственно, и произошло, когда 20 апреля 1907 года деятельность судов была свернута.

Пожалуй, лучше Милюкова не скажешь: «В Думе стало скучно. Нет драматических сцен, нет захватывающих эффектов… Забыта главная роль Думы. Дума должна быть трибуной, резонатором народных чувств, мультипликатором ее воли. А она превратилась в „департамент министерства внутренних дел“. Не Дума „осадила Столыпина“, а Столыпин „осадил“ Думу и окружил „тесной блокадой“».

Триумф был полный. Если бы не одно обстоятельство: ревность графа Витте – еще полбеды. Гораздо хуже было то, что подобные виктории вызывали для Столыпина ревность одной, куда более значимой персоны – самого императора Николая. Тот весьма пристально следил за успехами нового «русского Бисмарка», который начал явно заслонять царя от его народа. Этого самодержцы обычно не прощают никому.

Матч-реванш

Как обычно, удар последовал в спину. От своих же. Непобедима в России коррупция. Испокон веку мздоимство и казнокрадство на Руси неистребимо и, судя по всему, не будет истребимо никогда. Недаром Столыпин в думской речи упоминал о свойстве людей «ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью». Сын знаменитого полководца, товарищ министра внутренних дел (заместитель самого Столыпина) Владимир Гурко словно его подслушивал и поспешил на собственном примере доказать это.

За столетие времена ничуть не изменились, все вышло донельзя банально. История как будто специально создавалась для жителей XXI века – настолько все и сегодня узнаваемо. Некий шведский купец Эрик Леонард Лидваль, учредитель торгового дома «Лидваль и Ко» с уставным капиталом аж в 1,5 тысячи рублей, известный в Петербурге как неисправимый должник и контрагент по поставкам «американских товаров», которых никто никогда не видел, вдруг неожиданно 20 сентября 1906 года заключает контракт с МВД на поставку аж 10 млн пудов ржи в пострадавшие от неурожая губернии. По контракту он сразу получил 800 тысяч рублей задатка, а по предоставлении железнодорожных накладных МВД (в его компетенцию входила также забота о голодающих) обязано было выплачивать ему по 500 рублей за каждый вагон груза. Дело вроде богоугодное. Однако в столице бесперебойно функционировала Калашниковская товарная биржа – крупнейшая в Европе по торговле зерном, куда никто из чиновников МВД не обращался, но где о таком