Насколько хорошо помогали чары нового шамана по прозвищу Старый, понять сразу было трудно. Но когда в указанный колдуном день начался дождь и потом закончился в точности с его предсказанием – в даре чародея не сомневался более никто. Про камлание лесовики теперь даже не заикались. Зачем нужны бубны, пляски, дымы и отвары мухоморов, коли шаман общается с небесными духами легко и просто, словно болтает с соседями по кочевью? Ведь главное для любого народа – это покровительство небес, а вовсе не шум, дым и прыжки возле огня.

Спустя двенадцать дней Песец принес в чум свернутую медвежью шкуру и положил к ногам колдуна. В ответ на его удивленный взгляд ответил:

– Памятуя твои слова, Старый, на нынешний обход я позвал с собою брата и племянника. Кабы не они, задавил бы меня косолапый. Как есть задавил. За то тебе и поклон.

С тех пор остролицый охотник стал для нового шамана самым верным сторонником.

Прошла недолгая оттепель, ударили обещанные заморозки. За повседневной суетой почти незамеченным прошел очередной набег скифов.

Степняки числом в два десятка вышли к приготовленной родом куницы засеке – и увидели за нею злобного клыкастого великана. Разбойники стали метать стрелы, целясь в глаза монстра и даже видели много точных попаданий. Орк прикрывал лицо ладонью, злобно рычал и бросался в ответ камнями. Самыми настоящими – Золотарев, Борода и Луниной, невидимые за мороком, метали их пращами. Убить никого не убили – однако один из крупных голышей угодил степняку в лицо, еще пара врезались разным скифам по ребрам, да лошадей несколько раз зашибло, одна даже упала. После чего разбойники отступили – и ушли, даже не попытавшись разобрать засеку.

А через день крупный матерый волк за шкирку приволок Луниноя из леса и бросил на краю стойбища. Бедро охотника оказалось плотно примотано веревкой к двум толстым рябиновым веткам со следами свежего излома.

– Вот, за медом слазить попытался, – виновато признался лесовик. – А сук возле дупла возьми, да и обломись… От судьбы не уйдешь.

* * *

Вскоре наступила настоящая зима – земля затвердела от мороза, прикрылась снежным покрывалом, и лесовики наконец-то смогли достать свои сани и волокуши. Наступил главный сезон заготовки березняка. Ведь главный и неизменный вопрос любого зимовья – дрова. Единственный источник света и тепла в холодное время.

Это только летом можно откинуть на крыше чума дымовой клапан и впустить дневной свет, не боясь холода, а огонь разводить только тогда, когда готовишь еду – а то и вовсе выйти на улицу, к общему костру. Зимой – огонь должен гореть в очаге от рассвета до заката. Вот потому-то и отправлялись по первому снегу потомки ловкой куницы целыми семьями в дальний лес – вблизи все пригодное для костров давным-давно выбрали еще их отцы и деды. Грузили полные волокуши, тянули обратно к кочевью. На сани или волокушу, понятно, втрое, а то и вчетверо больше груза взять можно, нежели просто на спине утащишь. И даже пятилетний малыш приносит в общей упряжке заметную пользу.

Колдун и Ласка тоже каждый день уходили за сухостоем, возвращаясь сильно после полудня. Затем дикарка разводила огонь, грела обед – и неизменно бралась за выделку кожи.

Добрых три месяца, с самого первого дня их вступления в кочевье куницы, все свободное время она посвящала тому, что солила снятые с лошадей шкуры, мездрила, сушила, мяла, терла камнями, вымачивала в какой-то кисло-вонючей жиже, тянула, терла, мяла, сушила, снова вымачивала – на этот раз в черничном соке – и снова мяла, терла, тянула и сушила… В результате шкуры превратились в большущие мягкие замшевые полотнища нежно-голубого оттенка. И только в середине зимы дикарка наконец-то выкроила из одного куска нечто, похожее на пончо.

– Вставай, шаман, и расставляй руки, – распорядилась она и быстрыми движениями расстегнула мужу рубашку, сбросила ее на пол.

– Что ты делаешь?

– Хватит тебе уже во всяком рванье ходить, мой шаман! А то еще глупые бабы подумают, что у тебя нет жены.

Она накинула «пончо», в котором уже имелся вырез для головы, на плечи супруга, обжала замшу вокруг рук, пометила угольком, поджала около тела. Сняла, опустилась на колени и принялась прокалывать кожу твердым и острым шипом акации.

Увы, лесовики были слишком бедны, чтобы позволить себе славянскую железную иглу или шило.

Шипы обламывались один за другим – но дикарка запасла их полный короб размером локоть на локоть и в локоть высотой, и потому просто бросала порченную проколку в огонь и брала следующую.

Когда очерченные линии покрылись дырочками, девушка продела через них тонкий сыромятный ремешок.

– Надевай!

Колдун подчинился.

Сшитое одеяние пришлось ему почти впору – не считая того, что размера «куртяшки» хватило только на то, чтобы закрыть рукава и плечи. Однако дикарку сия несуразность ничуть не смутила.

– Вроде как, получилось неплохо, – решила она. – Снимай, завтра доделаю.

На следующий день, после похода за дровами, Ласка снова одела мужа в полукуртяшку, после чего стала прилаживать спереди и сзади лоскуты. Снова наметила угольком нужные точки – и опять до самой ночи накалывала дырочки, чтобы перед сном продеть через них ремешок. Зато – куртка была готова почти целиком. Оставалось только сделать завязки под воротом и – приладить на швы тонкую бахрому.

Затем настала очередь штанов – Ласка точно так же обматывала мужа кожей, отмечала, где совпадают края, колола, сшивала. Опять примеряла, отмечала, резала и прилаживала следующий кусок. Девушка сшивала кожу тонкой крапивной нитью, стараясь делать швы незаметными. Сотни крохотных проколов, через которые нужно протянуть тончайшие жилки! Из-за кропотливости труда на изготовление пары брюк ушло целых пять дней, вместо двух.

Потом день на левый сапог, день на правый – и шаман по прозвищу Старый наконец-то стал походить на настоящего, истинного лесовика!

Последним штрихом стал пояс: широкий, покрытый тиснением ремень с емкой поясной сумкой и двумя ножами: маленьким, меньше ладони в длину, из цельного куска кремния – для разделки звериных туш, и большим, из кленовой основы, в которую были вклеены обсидиановые пластинки – для работы или схваток. Ну и, само собой – с несколькими петлями для подвешивания оружия и добычи.

Пояс, скорей всего, был скифским, трофейным – Ласка всего лишь покрасила его в цвет остальной одежды.

К этому времени снега в лесах навалило так много, что походы лесовиков за дровами прекратились – не так-то просто пробираться на несколько километров в чащу через сугробы высотой по пояс, и не так-то легко найти под ними хоть что-то, пригодное для очага.

Но в кочевье это глухое время принесло только радость и веселье. За долгое лето охотники смогли запасти достаточно мяса, чтобы не голодать, а первые месяцы зимы позволили им сложить вокруг стойбища высокие поленницы. Посему свалившееся на лесовиков свободное время потомки куницы посвящали изготовлению топоров, наконечников копий, украшению своей одежды и – отдыху. И старые, и малые катались со склонов оврага, где на санях, а где – по накатанному до ледяного блеска обрыву; пили сладкий мед с дурианом и прыгали через костер, дабы дым подхватил душу и вознес на свидание к небесным духам и усопшим предкам; устраивали праздники любви, состязались в умении лазать по деревьям, метать копья и палицы, а порою – просто объедались до состояния икоты в честь голодного демона и его дочерей.