Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Положив рукопись обратно в сумку, он вернул её на полку. Надежда была утрачена. Он вышел из комнаты и, не зная — что делать? — пошёл по подвальному коридору. У открытой двери он остановился и увидел Демона с телефонной трубкой в руке. Тот стоял спиной к нему, и Артур мог спокойно осмотреть его комнату. В ней было мало мебели — стол, стул и кровать. Не было даже книжных полок. Но на столе лежала книга, заложенная закладкой. Артур осторожно подошёл посмотреть — это была «Так говорил Заратустра». Удивлённо Артур открыл её на закладке и прочитал подчёркнутые слова:
«Прочь от богов тянула меня моя воля; и что осталось бы созидать, если бы боги — существовали!»
Артур отошёл от стола к двери. Демон сказал в трубку:
— Хорошо. Утром всё будет готово.
Повесил трубку, посмотрел на Артура, как бы не понимая, — что он тут делает? Потом сказал:
— На выход! — и показал рукой.
Через полчаса Артур, сидя на скамейке, видел, как Демон провёл Мессию в его комнату. Перед праздником Хозяин приказал отпустить заключённого.
Подошёл Поэт и сел на скамейку рядом с Артуром, рассеянно глядя в темнеющее небо. Они посидели молча, слушая тишину, которую нарушал только дальний, тихий шум прибоя. Было хорошо и покойно.
— «Тишина — ты лучшее из всего, что слышал», — задумчиво произнёс Поэт.
— «Некоторых мучает, что летают мыши», — с улыбкой вспомнил Артур.
— О-о! Как приятно, что вам не чужда поэзия! — искренне обрадовался Поэт. — В наше время немногие любят стихи. Люди стали слишком приземлённы и прагматичны. Жизнь стала быстрой, а поэзия не терпит суеты… Поэзия — это отречение от земного, ради небесного; от чудного, ради чудесного. Даже «сухой» философ Кант, признавал, что поэзии принадлежит первое место в искусстве.
— Я бы поостерёгся давать в этом вопросе слово философам, — улыбнулся Артур. — По-моему, они под поэзией понимают что-то иное, что-то своё. Не зря Хайдеггер называл поэзию сестрой философии.
— Пожалуй, я с вами соглашусь. Они понимают поэзию, как ещё один способ познания мира. Но для меня поэзия — это обострённое мироощущение, запечатлённое неким образом. И в этом качестве она — основа любого искусства. Я нахожу поэзию в живописи, в музыке, в скульптуре, даже в прозе. Поэзия, может быть, это… — он задумался, подбирая верное слово, — попытка вечности… Хотя любое определение поэзии рождается мёртвым. Поэзию, как любовь, можно чувствовать и нельзя объяснить.
Они помолчали. «Может быть, скоро я буду уже далеко отсюда, и никогда больше не увижу этот Замок, и этих людей» — подумал Артур. Ему стало грустно от этой мысли.
— Прочитайте что-нибудь, — попросил он Поэта.
Поэт в этот раз не заставил себя упрашивать.
— Я вам прочитаю своё раннее стихотворение. Оно сейчас будет уместно.
И снова эта ночь, и звёзды так ясны.
Симфонию сверчков, прислушаясь, подслушай.
По лицам бродит тень, блуждают наши сны.
Вращение Земли тревожит наши души.
Покоя — тем, кто спит, а тем, кто не уснул, –
Надежды дарит ночь, готовая исполнить
Любые чудеса. И ветер шелестнул,
Как будто книгу дней перелистнула полночь.
Ночная тишина — морская глубина,
И сладко утонуть, не ведая сомненья,
Что бездна, может быть, окажется без дна,
И нам не обещали пробужденья.
— Да-а… — протянул Артур. — Тишина таит в себе много загадок… Только сверчков у нас здесь нет, — оглядевшись, заметил он.
— Ой, ну и хорошо! — заявил Поэт. — У меня на даче в деревне спасу от них не было. Я любил спать с открытыми окнами, а там такая симфония, что заснуть невозможно…
Он улыбнулся воспоминанию.
— Деревенский мужик, Прохор, однажды спросил меня — чем я занимаюсь? Я ответил, что пишу стихи. Это его озадачило, и он уточнил: «Ну это забава, а профессия какая? Чем ещё занимаетесь?» Я сказал: «Ничем». Он задумался: «Хорошее занятие. Я бы тоже занимался ничем, но за это плохо платят.» Потом почесал в голове и спросил: «А частушки сочинить можете?» Я сказал, что не пробовал. Он надоумил: «А вы попробуйте! Надо быть ближе к народу.»
К сидящим присоединился Ньютон, вышедший прогуляться перед сном, и стал рассматривать звёздное небо над головой.
— Сириус, — он указал пальцем, — Канопус, — указал в другом направлении, — и альфа Центавра, — указал третью. — Самые яркие звёзды в южном полушарии.
— Вы слышали про парадокс Ферми? — спросил он у Артура. — Он однажды выразил его, задав вопрос: «где все?»
— Что-то припоминаю… Он имел в виду — где все инопланетяне, почему в обозримом Космосе мы не видим признаков жизни?
— Именно так… Я вам открою секрет, — он покосился в сторону Поэта, который, впрочем, думал о чём-то другом. — Они здесь.
— Где? — невольно оглядел пустой двор Артур.
— Они на Луне, внутри Луны, и оттуда наблюдают за нами.
— Но там уже были люди, что же они их не заметили?
— А вас никогда не удивляло, что бурное начало освоения Луны, внезапно прекратилось на полвека. Разве это не странно?.. Нам дали понять, что в Космосе нас пока не ждут, прежде нужно разобраться с земными делами.
Артур уставился на яркий диск Луны, пытаясь сообразить — шутит Ньютон, или нет? Поэт поднялся и, пожелав всем спокойной ночи, ушёл. Ньютон тоже поднялся и принялся ходить по двору, время от времени бросая взгляд на Луну и звёзды.
Продрогнув во дворе, Артур пошёл в комнату. Спать ещё не хотелось, он открыл книгу и к своему удивлению нашёл продолжение разговора с Ньютоном.
«Уже давно учёные задаются вопросом: если в нашей Вселенной существуют миллиарды галактик и в каждой из них миллиарды звёзд, почему мы не можем обнаружить инопланетных братьев по разуму? Ведь четырнадцать миллиардов