— Ужас, — против воли это слово слетело с моих губ. Мне все еще было тяжело слушать про прошлое Тысячелетнего. Наверное, я никогда не смогу воспринимать это спокойно.

— К тому моменту, как я забрал его, Бранту уже отрезали руку. Я отвел его к Вайл. Особой надежды не было, но она все же смогла пришить ее обратно и рука прижилась.

Я кивнула. Вспомнила про то, что Вайл мне про этот момент вскользь рассказывала.

— Вайл сказала, что рука Бранта, скорее всего, опять прижилась, потому, что у Арона была рука на месте. Понимаешь, Амели, есть предположение, что разные тела это своеобразная иллюзия. Вернее, тело одно, но разделенное и, при этом, имеющее между собой сильную связь. Когда у Бранта не было правой руки, у Арона эта же рука начала сильно болеть, неметь и со временем он уже не мог ею шевелить. Это я рассказываю тебе не просто так. Этот момент очень важен.

Один ненадолго замолчал и сделал глоток из своей чашки с чаем, а я молча ждала, когда он продолжит. Внимательно слушала.

— Из того места, где в детстве держали Тысячелетнего, мне позже удалось забрать одного мага, — продолжил мужчина. — На допросе я от него узнал, что Арону, после того, как ему стало известно про раздвоение, говорили, что его вторая сущность это мерзкая тварь, от которой нужно избавиться. Чудовище, хуже дьявола. Бранту же твердили нечто похожее. Что ему лучше умереть и тогда всему миру станет лучше. Раз за разом и день за днем им это говорили. Расчет был на то, что Тысячелетний, будучи ребенком, поддастся этим утверждениям и сам захочет избавиться от зверя внутри себя, а уже это, по их ожиданиям, к чему-то приведет. Но, как раз благодаря тому, что душа и тело, по сути, были одним целым, хоть и разделенным, Тысячелетний уже тогда понимал, что нет никакой второй личности. Есть только он, но с блоком в сознании.

Один опять ненадолго замолчал. Будто бы раздумывал над тем, что сказать дальше и как правильно объяснить то, что он собирался мне рассказать.

— Ты хотела узнать про барьер. Представь, что этот барьер стоит у тебя в голове. Он разделяет сознание, так, что определенные черты характера остаются на одной стороне, а другие, на второй. Ты открываешь глаза и ты понимаешь, что любишь фрукты и овощи. У тебя есть желание почитать книги и побыть в одиночестве. Потом ты закрываешь глаза, а когда вновь их открываешь, сознание переключается и вот ты уже другая, ту первую часть себя ты не знаешь и не видишь, так как она скрыта барьером, но вот такая ты любишь мясо. Предпочитаешь прогулки и общение. А если снять барьер из сознания, черты характера смешаются и ты станешь такой, какой была рождена.

— А это может быть опасно? Я имею ввиду смешение черт характера, которые так долго были по отдельности? Если вероятность, что некоторые черты будут противоречить друг другу? Тяжело ли это будет для сознания?

— Ты задала важные вопросы, но я отвечу на них немного позже. Сейчас я хочу сказать, что, хоть Тысячелетний будучи Ароном и не знал, что происходило с ним, когда он был Брантом, но, меняясь с ним местами, все чувствовал. Психологически — эмоции. Физически — боль. И именно человеческая его сторона, то есть Арон, стала поддерживать звериную, то есть Бранта. Даже будучи ребенком он не поддался и пошел против тех, кто хотел его убить, — Один налил себе еще чая и продолжил: — Но Тысячелетний уже никому не доверял. После того, как Вайл пришила ему руку, он исчез. Только спустя время я его нашел. Оказалось, что Тысячелетний стал жить в чаще леса. В полном одиночестве и без крыши над головой. Он тогда почувствовал мое присутствие, но, наверное, от меня не учуял угрозы, так как уходить не стал, а я иногда приходил к нему в лес. Разговаривал с ним.

— Так он жил в лесу? Как долго?

— Шесть лет.

— Ого, — я удивленно раскрыла глаза.

— Да, много, но я могу сказать, что тогда он был в гармонии с самим собой. За эти годы он узнал себя. Меня беспокоило только то, что он был полностью асоциальным. Социопат в лучшем своем проявлении. Особенно Брант. С Ароном было немного легче разговаривать, хоть он и был очень молчаливым. Поэтому, я предложил ему стать учеником Дюран. Пожить так же, как другие оборотни. На тот момент, я уже считал его своим сыном и у нас были хорошие отношения, поэтому, как только ему исполнилось восемнадцать, он согласился. Во многом это решение было моей ошибкой.

— Почему?

— Как я уже говорил, он был в гармонии с самим собой. Это был Ранд, хоть и с барьером в сознании. Но из-за того, что при перемене сознания так же менялась внешность, для сохранения тайны было решено представить его, как двух оборотней. Таким образом, он должен был иметь возможность нормально учиться.

— То есть, учеба в Дюран нужна была для того, чтобы он пожил обычной жизнью?

— Да. После окончания ему было предназначено стать предводителем оборотней даже несмотря на то, что мы думали, что барьер снять нельзя.

— А почему вы посчитали, что учеба стала ошибкой?

— В Дюран стали слишком сильно видны различия между звериной и человеческой сущностью. Вплоть до того, что, если бы была возможность, они бы поубивали друг друга. И в какой-то момент они стали относиться к себе, как к разным оборотням. У каждого из них началась своя жизнь. Появились полноценный Арон и полноценный Брант. Это плохо. У него в сознании целый ураган и для него это тяжело. Быть несогласным с самим собой, при этом зная, что являешься одним оборотнем.

Я кивнула, еще больше окунаясь в свои мысли, а Один вновь позвал меня:

— Амели, ты хотела спросить насчет того, будет ли опасно, если смешаются черты характера, которые так долго были разделены. Я тоже ранее думал об этом и опасался, что это может привести к сильной борьбе внутри сознания. Но оказалось, что все нормально. Ну, если это можно так считать. Например, взять за пример сигареты. Арон курил очень много, а Брант ненавидел сигаретный дым. Я только два раза видел, чтобы он курил и делал он это специально во вред себе. Но вот я разговаривал с Брантом уже после пробуждения. Он сказал, что, когда барьер был снят он почувствовал, что такое хотеть курить. Я спросил и у Арона про сигареты. Он ответил, что, будучи Рандом, он хотел курить, но уже далеко не так сильно. Тысячелетний очень долго жил с барьером и многие противоположные черты характера стали сильно проявляться в каждой стороне, но в Ранде они взаимодействуют. Ранд это тот, кем Тысячелетний был рожден. Таким он и должен быть. Вот только, из-за отсутствия памяти о прошлом, у него нет жизненного опыта, который. Сейчас он лишь инстинкты.

Последние слова Одина не стали для меня открытием. Я тоже это заметила при встрече с Рандом.

Я поблагодарила мужчину за то, что он поговорил со мной и вернулась к каретам. Получила новую пищу для размышлений и, когда вскоре ко мне вышел Арон, я немного помялась, но все же решила спросить:

— Арон, а ты сам хочешь, чтобы барьер был снят?

Оборотень нахмурился и посмотрел на меня.

— Раньше, еще до пробуждения, не хотел, — услышав эти слова, я вспомнила, как, еще будучи в Дюран, задала похожий вопрос Бранту и тогда он тоже ответил, что не хочет, чтобы барьер был снят. Но в те времена все вообще твердили, что это невозможно. И, как сказал Один, у них тогда начались разные жизни и они думали, что такими будут всегда. Но сейчас этот оборотень знал, каково это быть без барьера. Цельным. Таким, каким должен был быть с рождения.