И, приняв решение, спокойно смежил веки.

Итак, теперь в активе моего собственного акционерного общества «Игром», кроме акций и одного–единственного нежного взгляда, значился еще и пустячный, непонятно к чему ведущий разговор, прекрасный своей абсолютной неделовитостью. И это было немало! Имея такой стартовый капитал, можно начинать атаку на новые рыночные рубежи, еще вчера казавшиеся абсолютно неприступными.

Но, одержимый благоразумием, я занял выжидательную позицию. Один взгляд и один разговор — это, в сущности, так мало…

«Нет, надо поскорей от нее избавиться», — только и успел подумать я, ныряя в уютное логово вязкого сна с головой.

Конечно, я, опытный ловелас, поднаторевший в искусстве любовных пассов и интимных офсайдов, не мог не разглядеть той тонкой, незаметной чужому взгляду прелюдии, которая при всем многообразии подводных путей ведет к одной–единственной, одинаковой для всех цели — той самой цели с точкой секундного наслаждения на самой вершине… Но если еще недавно Леди Ди отвергала мои притязания, не отзывалась на ухаживания, не реагировала на зовущие взгляды, которые я обильно раздаривал ей во время своей любовной осады, то теперь она сама приступила к атаке — что это значило? Что она, наконец, оценила меня? Что она рассталась с моим неизвестным соперником, до сих пор мешавшим моему любовному успеху? Что, не сдаваясь под моим напором, она предпочитала роль завоевательницы, а не завоеванной? Что ей нравилось быть не жертвой, но охотником?

Что ж, если это действительно так, почему бы мне не подыграть ей. Семя ревности удачно упало на почву обманутого ожидания, обильно удобренную в ходе предварительной подготовки. Зерна неуверенности посеяны на опасном склоне женской обиды. Надежда на взаимность спрятана за твердолобой броней общих интересов. Но радоваться рано, нужно выяснить — не обманулся ли я. Не ошибся ли, приняв полночный разговор за то, о чем мечтал больше жизни?

Я должен быть осторожным, должен выверять каждый шаг. Лобовые атаки ей претят — значит, нужно двигаться обходным путем. Пусть Большая Сплетня сделает за меня то, на что не отважусь я сам…

Я с нетерпением ждал нашей обеденной встречи.

А она не пришла.

Злой как черт, я вернулся в отдел. Наорал на Тамару, когда та сунулась ко мне с бумагами. Терехина в сердцах обозвал болваном, а Попику напомнил, что у нас платят деньги не за изучение статей об аквариумных рыбках, а за нечто иное. Например, за составление прогноза по рынку олова, который я жду не дождусь от него вот уже вторую неделю.

Собирался от души накричать и на Лилееву, но ее не было на рабочем месте.

— Где Лилеева? — хмуро осведомился у Губасовой, чье декольте приняло в последнее время столь угрожающие размеры, что грозило психическому здоровью мужчин нашего коллектива.

Губасова, надувшись, вызывающе качнула грудью.

— Лилеева? — переспросила демонстративно, хотя до сих пор не была глухой. — Кажется, ее вызвала Железная Леди… Ой простите, Есенская.

— Кто? — переспросил я, хотя до сих пор глухим тоже не был. И тут же поинтересовался: — Зачем?

Губасова язвительно улыбнулась:

— Вот уж не знаю, наверное, у них дела!

И, решив, что я ранен ее колкостью в самое сердце, удовлетворенно плюхнулась на стул.

Вечер я провел в тревожных раздумьях. Мысли скакали с Леди Ди на не то Веру не то Люду, потом вновь возвращались к Лилеевой. Зачем она ходила к Эльзе? Какие у них могут быть дела?

Вечером телефон Лиды не отвечал. Трубку поднимала бабка. Она дребезжаще кричала «алле», после чего я трусливо нажимал на рычаг. Позвонил на сотовый: механический голос в трубке добросовестно сообщил, что телефон абонента заблокирован.

Лида была недоступна. Сволочь, дрянь, гадина! И это тогда, когда она мне позарез нужна! Зачем? Узнать, за каким таким бесом она таскалась к Эльзе!

В приступе бешенства я ударил по столу. Ребро ладони заныло от удара. Дерево отозвалось глухим потревоженным звуком.

— Все они суки, — просипел я в ярости, усиленной беспомощностью и болью. И нынче же вечером решил немедленно вышвырнуть не то Лену, не то Олю из своей жизни. Избавиться от нее в преддверии перемен в собственной судьбе.

Но так и не смог на это решиться.

Она мурлыкающе прижалась ко мне.

— Вчера было здорово, — произнесла, механически растирая челюстями мятную жвачку.

— Знаешь, я не в настроении! — мерзким тоном заявил я, отодвигаясь от нее. — И вообще…

Сейчас выдам ей по первое число! Скажу, что мне обрыдли ее тряпки, разбросанные по комнате, гора тарелок на кухне, ватные шарики с остатками косметики на подзеркальном столе, потеки туши на раковине, надоело ее послушное тело, ее животное тепло, ее пряный запах, уничтожающий мое одиночество и делающий меня ручным и податливым. Надоела трескотня по телефону, ее невкусные бутерброды и, главное, ее нелюбопытство относительно моих чувств. И любопытство относительно содержимого моего кошелька. Надоела ее постельная покорность, ее пододеяльная виртуозность, ее смазливость, наконец, надоела ее манера одеваться, двигаться, жевать, смотреть в окно, дышать, жить, говорить, думать, не думать…

А потом, нахмурясь, осведомиться: «Тебе помочь собрать вещи?» Бросить в сумку ее тушь, помаду, дезодорант, початую пачку прокладок, нежность, глупость, нетребовательность, преданность, ее саму… Как, кстати, ее зовут? Не то Лера, не то Вика… Не то Даша, не то Люда… У нее сотня имен, сотня лиц, сотня тел — она принимает любой облик, какой я захочу. Может быть, ее и нет на самом деле?

Нет, она была. Она есть.

Потягивая кока–колу через переломленную в талии соломинку, она удивилась:

— Странно, но с другими у меня было все не так.

— А как? — вынужденно поинтересовался я.

— Так себе. Фигово. Как у всех.

Ее слова вдруг смягчили меня. И теперь я уже не мог вот так, с бухты–барахты выкинуть ее из своей жизни. У нее было против меня действенное орудие — ее глупость.

— Кстати, тебе кто–то звонил днем, — невпопад добавила Лена. Да, ведь ее звали Лена. Определенно Лена! — Какая–то девица. Я сказала, что тебя нет дома.

— Зачем? Зачем ты подняла трубку?! — заорал я. — Я же тебе сто раз говорил, чтобы ты не… — Осекся.

Дурак, я ни разу не подумал о такой возможности: Леди Ди, позвонив мне домой, попадает на это тупоголовое существо, которое наплетет ей с три короба про наши отношения.

Лена (а это была Лена) надулась.

— Ты что, стыдишься меня? — спросила напрямик. У, эта пролетарская прямота! — У тебя еще кто–нибудь есть?

— У меня никого нет, но трубку брать незачем, — сурово парировал я. — А если это была квартирная хозяйка? Узнает, что вожу сюда неизвестно кого… Или мама… Начнутся вопросы, разговоры, попреки…