Постреливали где-то поблизости, но кассир не волновался, он знал, что город запланировано сдавать ночью, — слыхал такой разговор. «Переможится», — решил он насчет стрельбы и стал думать о том, что хорошо бы догнать на какой-нибудь станции своих, чтобы сообща прибыть к новому месту.

На площадь перед главными воротами завода выбежали два красноармейца с ручным пулеметом. Оглядевшись, они перебрались к проходной и залегли там за бетонным порогом. Проходная, таким образом, оказалась опять охраняемой, и Филюкин удовлетворенно подумал, что порядок, он всегда рано или поздно, а вернется, не бывает такого, чтобы не вернулся. Успокоенный боевым видом красноармейцев, он подумал даже, что все еще образуется, отгонят немцев и эшелоны вернутся, но суеверно прогнал хорошие мысли, чтобы не испортить дело. Загадывать не полагалось — Филюкин знал это на собственном опыте. В молодости он загадывал, что, может, найдется какая женщина и полюбит его не глядя на горб. Не нашлась. Потом устроился на завод и думал уж, что дотянет до пенсии на сподручной работе, а оно вон как повернулось…

Филюкин приготовил ведомость, чтобы человек, когда придет, мог расписаться без задержки, но на лестнице затопали сапоги, и слесарь Марьин заорал снизу, чтобы Филюкин выкатывался на волю.

— Шевелись! — кричал Марьин. — Немцы!

— А как же деньги? — удивился Филюкин, но никто ему не ответил, внизу стали стрелять. Тогда кассир рассовал деньги по карманам, взял ведомость, химический карандаш, чтобы было чем расписаться, и побежал к выходу. Ноги еще служили ему исправно.

Слесарь Марьин поджидал кассира в подъезде, выставив дуло винтовки наружу.

— Отступай к западной проходной, — приказал он Филюкину и бахнул из винтовки неизвестно куда.

«Дурак! — решил кассир. — В войну играет».

Но Марьин в войну не играл, Филюкин понял это, когда выкатился из подъезда и едва не наступил на парторга, лежащего поперек дороги. Парторг стрелял из нагана и даже не взглянул на Филюкина. Кассир огляделся, увидел, что на площадь перед проходной въезжают мотоциклы, и побежал вдоль забора к противоположным воротам. У проходной враз ударили несколько пулеметов и кто-то закричал длинно и тонко.

Впереди Филюкина отступал шофер с полуторки Степанов, мужик тяжелый и воловатый. Он был без оружия и скоро задохнулся. Кассир настиг его за углом и упал рядом. Степанов хрипел и плевался вязкой слюной.

— По домам надо разбегаться, немцы станцию взяли, — сообщил он Филюкину, но того в данный момент этот вопрос не интересовал.

— Распишись! — сказал Филюкин и подал карандаш шоферу, опасаясь, как бы тот не надумал бежать с карандашом. Он сунул шоферу деньги и побежал дальше, чтобы поспеть перехватить у западной проходной остальных.

«Мало ли что — станцию заняли, — размышлял он. — Хоть на поезде, хоть пешком — без денег много не отступишь…»

Рабочие перебегали в глубь завода отстреливаясь, хотя немцы за проходную входить не решались, а палили по заводу прямо с площади. Толку от этого не было, а шум был. Филюкин стоял за каменным углом проходной и старался по шуму определить, как идет бой.

Минут через пять к нему присоединились восемь или десять рабочих, и он немедленно выдал им деньги, потому что война войной, а ведомость должна быть закрыта.

Подбежали парторг, Марьин и красноармеец с пулеметом, другого убили.

— Все! — закричал Марьин.

По всему городу шла стрельба, и ничего нельзя было понять. Тишина стояла только в одной стороне — за старой железнодорожной веткой, которая шла от завода к щебеночным карьерам. Этой веткой пользовались, когда строили завод.

— Отходить к карьерам, за ними дорога! — приказал парторг и с сомнением посмотрел на Филюкина.

Филюкин дал парторгу расписаться и спросил, где остальные.

— Разбежались, должно быть, по домам, — ответил парторг и понюхал простреленную руку, из нее капала кровь.

— Отступать надо, — сказал красноармеец, стукнул о рельсы ненужный пулемет и полез с насыпи. — Дорогу перережут.

Филюкин подумал и отстал потихоньку от всех, чтобы не мешать отступлению. Он решил потолкаться пока у насыпи на случай, если кто остался на заводе и будет пробегать мимо. Филюкин лег в репьях, достал ведомость и пересчитал деньги, он не любил работать вполруки.

Репьи были густые, с широкими лопухами, Филюкина ниоткуда не было видно, и если бы не сырость, было бы вовсе хорошо. Филюкин лежал тихо и недвижно, наблюдая за видимой частью завода. Об ушедших он не печалился; деньги они получили.

Немцы постреляли издали по заводу, посовещались и решили обследовать территорию. Филюкин видел, как они, выставив вперед автоматы, осторожно прошли проходную и рассыпались на группы. В путанице строений он скоро перестал их различать, но слышал хорошо. Прочесав завод, немцы уехали.

Филюкин полежал еще с полчаса, но никто больше из завода не выходил, и кассир решил идти в город. Городок был небольшой, Филюкин знал, где живут не получившие деньги рабочие, и надеялся застать их дома.

Браконьер

Лоси пересекли распадок и ушли вверх по горе. Их раздвоенные коровьи следы терялись в корявом ельнике, одевшем понизу гору, выше лес был стройнее. Боков, ломая гнилые нижние ветви, продрался через подлесок, снял лыжи и полез по крутому склону, используя лыжи как палки. Он часто отдыхал, вытирая шапкой узкое с чалой бороденкой лицо, давал остыть сердцу.

В половине горы подъем стал круче. Старик надел лыжи, пошел вдоль склона искать место поположе, не нашел и опять полез прямиком.

Перевал уже угадывался впереди по просветам между елями, когда Боков поскользнулся, выронил лыжи и упал лицом в снег. Он долго лежал, пережидая, пока перестанет дергаться от непомерного напряжения горло, и ни о чем не думал. Только отворотил лицо немного в сторону, чтобы попадал воздух, а головы не поднимал: горячей щеке было приятно в снегу.

Рядом, за перевалом, злобно лаял Трус, остановивший лосей, но Бокова этот лай больше не волновал, силы ушли из него.

Трус задыхался, хрипел, лохматым клубком кидаясь под ноги животным. Лось-рогач сердито крутил нацеленной на него головой, бросался и загонял в густерню, под схлестнувшиеся лапы елей. Пес, повизгивая, забивался под них, но стоило лосю отойти, как он тут же оказывался перед его мордой.

Лось был молодой, сильный и злой. Трус надоел ему, он отпрыгнул, присел слегка на задние ноги, весь напружинился и стал ждать. Но пес не показывался, старый и опытный, он знал, чем грозит ему такая поза. Лось подождал немного и неторопливо побежал, а этого Трус вынести не мог. Он выбрался из-под кустов и бросился к быку, пытаясь обойти и добраться до уязвимой морды. Но он не рассчитал и