— Мы же потом ещё пели, — вдруг вспомнила я, и знакомый похмельный стыд подкатил к горлу, губы скривились от осознания невозможности что-либо изменить, тело бросило в пот.

Собравшиеся согласно закивали головами. Следователь переводил заинтересованный взгляд с одной из нас на другую и с трудом сдерживал улыбку.

— Вы выпили вчера две пятилитровые бутыли, — безжалостно начала Люся, глядя на нас. — Что вы можете помнить? Я убирала со стола, когда все разошлись, поэтому точно знаю.

Следователь оживился:

— Так вы уходили последней?

— Из нас — да, — невозмутимо ответила Люся. — Я, простите, мужчин не считаю — я только за девочками приучена следить.

Лицо её угрожающе оскалилось, как у собаки, готовой броситься на обидчика.

— Так где же был покойный, простите, Виктор Сергеевич, когда вы уходили? — следователь не сводил с Люси глаз.

— Он остался сидеть за столом, а куда дальше делся — понятия не имею. Я ему не нянька, чтобы до кровати провожать! — в Люсином голосе послышалась плохо скрываемая неприязнь. — Перед ним водки недопитая бутылка стояла, вот он и не уходил. Не возиться же мне с ним было, у него вон — своя сиделка есть.

Люся кивнула на блондинку, которая от таких слов вновь залилась слезами.

— Похоже, что вы его недолюбливаете, дядю вашего, — начал следователь, но Люся не дала ему договорить.

— А за что мне его любить-то? Он мне не дядя и даже не родственник, — её тощая грудь воинственно выпятилась вперёд, лицо приобрело вызывающее выражение. — Свалился, как снег на голову. Тридцать с лишним лет про него слышно не было, а тут, как старуха померла, сразу объявился.

Мама попыталась перевести разговор в другое русло:

— Люся недолюбливала моего покойного мужа, брата Виктора Сергеевича, вы не обращайте внимания.

Симпатичный дознаватель не последовал совету и весь превратился в слух, его глаза пытливо присматривались к каждой из нас по очереди, скользнув без особого интереса лишь по Наташе.

— Думаю, мне придется со всеми побеседовать. Без свидетелей, один на один, — почёсывая подбородок, начал он. — У вас есть отдельная комната?

Люся махнула рукой в сторону злополучной лестницы и злорадно улыбнулась:

— Наверху у нас целых четыре отдельных комнаты, но я бы на вашем месте туда не ходила.

— Что так? — следователь принял заинтригованный вид.

— А то, что лестница наша не очень мужчин жалует, — Люся отрывисто захохотала, сиплый смех вырвался из гортани несколькими приступами кашля, — сыплются они с неё, как груши.

Сероглазый милиционер перевёл взгляд на маму:

— Что, он не первый?

Та глубоко вздохнула и сокрушённо покачала головой.

— Не первый. Словно проклятие какое-то…

Тут не выдержала я:

— Какое проклятие? О чём вы говорите? Может, стоило лестницу поменять, чтобы по ней не так опасно ходить было?

Мама посмотрела на меня с укоризной и загадочно произнесла:

— В том-то и дело, что меняли, несколько лет назад.

Возразить было нечего.

— Дамы, — подытожил следователь, — нам совершенно точно нужно с вами пообщаться с каждой по очереди. И если уж наверх по лестнице вы подниматься не советуете, то скажите, куда мне в таком случае идти.

— Идите в баню, — не задумываясь, ответила Люся.

— Куда, простите?

Следователь замер от неожиданности, нахмурился и беспокойно начал перебирать бумаги, разложенные на столе.

— В баню, — невозмутимо продолжала настаивать Люся. — Там прекрасный предбанник оборудован, со столом, лавочками и кофеваркой — очень удобно. Идёмте, я вас провожу. С меня и начнёте ваш допрос.

Следователь успокоился и заулыбался:

— Ну, я бы не стал называть нашу беседу допросом. Поговорим, вспомним события прошлого вечера, восстановим хронологический порядок…

Люся звонко хлопнула в ладоши и пружинисто встала.

— Называйте, как хотите, мне всё равно. Пойдёмте беседовать. У нас со вчерашнего застолья пирог с красной рыбой остался. Захватить?

Следователь вежливо отказался, и они удалились в баню под призывный лай собак на веранде: с утра никто из нас не вспомнил, что с ними нужно выйти погулять.

Меня следователь вызвал предпоследней, после Киры и перед Наташей. На подходе к бане я ощутила тоскливое будоражащее волнение, которое порой испытываешь, не зная, что тебя ждёт. Следователь сидел за столом вполоборота, подперев голову ладонью левой руки, а правой перебирал бумажки.

— Присаживайтесь, Каролина Сергеевна.

Меня передёрнуло от звука собственного имени в сочетании с отчеством, но что тут сделаешь: как назвали, так и живёшь. Хорошо, что у англичан не принято использовать отчество.

— Кем вам приходился покойный?

— Дядей, как выяснилось несколько дней назад, — я нервничала, как будто была преступницей, которую вот-вот разоблачат и схватят; ладони вспотели, коленка правой ноги нервно подпрыгивала на одном месте, зубы стучали. — Он был родным братом отца, которого я не знала.

— Но вам кажется, что в их смертях есть нечто общее, не так ли?

Я усмехнулась:

— Бесспорно. Они оба упали с одной и той же лестницы.

Следователь с деланой грустью и сочувствием посмотрел на меня в упор.

— Мне кажется, что никто в этом доме особенно не скорбит о смерти вашего дяди, или я ошибаюсь?

Он был до неприличия хорошенький, этот следователь: лет тридцати пяти, широкоплечий, со скульптурными выпуклыми венами на кистях рук, темноволосый и светлокожий. Можно было утонуть в его серых глазах, они манили к себе, просили довериться и рассказать обо всём, что тревожит, обещая с пониманием отнестись к любому, даже самому страшному признанию.

— А как нужно скорбеть о смерти незнакомого человека? Да, неприятно. Жутковато, я бы сказала. Не каждый день видишь труп на полу дома, в котором проснулся. Но скорбеть? Это не тот случай: мы с дядей не успели познакомиться.

— Я вас прекрасно понимаю, просто к слову пришлось.

Следователь спрашивал меня об отце, которого я не знала, о его смерти, которую я не помнила, и о застолье прошлой ночью, о котором у меня сохранились лишь отрывочные воспоминания. Первое волнение прошло, я отвечала спокойно и с искренним желанием рассказать то, что знаю. Мне хотелось говорить с ним, мне нравился звук его голоса.

Я сообщила ему, что когда я уходила минувшим вечером, в беседке оставались мама, Люся, блондинка Наташа и Виктор Сергеевич. Дядюшка много пил, Наташа сидела с остекленевшими глазами, плохо соображая, что происходит; Люся увела меня в дом, придерживая под руку, чтобы я не споткнулась и не упала, а мама, занятая своими мыслями, забыла пожелать мне спокойной ночи, хотя я не была в этом уверена.