мог встать, во-вторых, это было неблагоразумно. А в-третьих… черт, язык не поворачивался. Видимо, что-то я все-таки усвоил. Что вот так грубо обламывать чьи-то чувства – это… не по-мужски. И ответка прилетит за это непременно.

- Послушай, Ляна. Спасибо, конечно, большое, но не стоит так утруждаться. Здесь хорошо кормят. А мне к тому же много есть нельзя. Лежу неподвижно, растолстею – для ноги лишняя нагрузка.

- Мне нетрудно, - она опустила глаза. – Наоборот в радость сделать для вас что-то приятное. И они нежирные. Куриные. Не растолстеете.

- И все-таки больше не надо, договорились? То, что я тебя выручил из неприятной ситуации, вовсе не означает, будто ты обязана меня кормить, поить и чесать пятки.

Определенно, я говорил все не то и не так.

- Хорошо, - вздохнула Ляна. – Больше не буду. Как вы себя чувствуете?

- Уже лучше. К концу недели должны выписать. Сразу уеду в Москву.

Вообще-то я не представлял, когда меня должны были выписать, но подчеркнул этим: ни на что не рассчитывай.

- Хорошо, - повторила она. – Я пойду. Поправляйтесь.

Всю ночь я не спал. Колено ныло то сильнее, то слабее, но постоянно, создавая фон, похожий на заевшую автомобильную сигнализацию.

Я думал о Яне. Хотел, чтобы она пришла. Потом убеждал себя, что а) это ни к чему, б) она все равно не придет. И хорошо, что не придет. Потому что – смотри пункт а.

Зато придет Ляна. Может, и без котлет, но точно придет, в этом я не сомневался. Не удалось мне убедить ее в том, что таскаться ко мне бессмысленно. Пока не удалось…

Когда третий день подряд лежишь неподвижно и тупишь в телефон, тогда и медсестра с уткой становится Диснейлендом. А по ощущениям напоминало спортивный лагерь в младших классах. Знаешь, что раньше родительского дня никто не приедет, но все равно ждешь: а вдруг?

Грело одно: вечером придет Макс и, возможно, разрешит уже наконец вставать. Кто с подобным не столкнулся, не поймет, что момента, когда сможешь надеть трусы и дойти до туалета, порой ждешь не меньше, чем встречи с любимой женщиной.

Часам к шести раздражение достигло апогея. И тут снова принесло Ляну. На этот раз без еды. А может, элементарно попросить, чтобы ко мне никого не пускали? Устроили тут, понимаешь, проходной двор. Еще в воскресенье надо было вызвать сюда Тимура, мимо него муха бы не пролетела. А я все миндальничаю. Как не огорчить бедную девочку. Может, дело не в девочке, а в ее папе?

Да срать в конце концов! Даже если он использует все свои возможности, чтобы угробить филиал, плевать. Продам это производство, открою в другом месте. И никогда больше – все слышали? – никогда не вернусь в Питер, гори он огнем.

Ляна осторожно, словно собака, ожидающая пинка, подобралась поближе, села на стул у кровати. Посмотрела взглядом «Ваня, я ваша навеки».

- Вадим, скажите, а вы?..

- Ляна, ты с парнем своим помирилась? – перебил я. Надо было заканчивать с этим цирком-шапито на колхозном поле.

- Нет, - она покачала головой, и глаза подозрительно заблестели. – С ним все. Потому что…

Господи сил, не позволь ей сказать «потому что я люблю вас», не дай умереть от испанского стыда.

- Послушай, Ляна, давай поговорим по-взрослому. Я же понимаю, ты ко мне не из христианского милосердия с котлетами ходишь. И не из вечной благодарности за спасение твоей девичьей чести, - я изо всех сил старался сдерживать яд, но он все равно сочился. – Герой, рыцарь, удар молнии, и все дела.

Она покраснела и опустила глаза. Я на ощупь нашел ее цыплячью лапку с затейливым маникюром, сжал слегка.

- Ляночка, я знаю, как бывает больно и обидно, когда на твои чувства не отвечают. И мне сейчас тяжело тебе это говорить, но приходится. Ты очень милая девочка, красивая, добрая, умная. Но начнем с того, что я на семнадцать лет тебя старше. Когда ты родилась, я уже школу закончил. У меня в теории дочь могла быть такая, как ты.

- У моих родителей разница в возрасте была двадцать лет, - прошептала она, глядя себе под ноги.

- Для кого-то, может, это и нормально. Но для меня ты ребенок. И потом подумай сама, ты через двадцать лет будешь еще молодой женщиной, а я – стариком в инвалидной коляске.

Разумеется, сейчас я не думал, что через двадцать лет стану дряхлым дедом, да и инвалидности все-таки надеялся избежать. Но в ее возрасте пятьдесят пять казалось глубокой древностью.

- Нет, я так не считаю.

Что ж ты такая упертая-то? Ну ладно, придется пойти со старших козырей.

- Ляна, поверь, обязательно найдется тот, кто полюбит тебя по-настоящему, - тут я добавил про себя: «а не только деньги твоего папаши». – А у меня есть женщина, которую…

- Тогда почему она не здесь, не с вами?– всхлипнув, она выдернула руку. – Где она, эта ваша женщина?

Тут, как в дешевом спектакле, открылась дверь. В сопровождении Макса в палату вошла Яна. Остановилась у порога, смерила Ляну взглядом и ответила на ее повисший в воздухе вопрос:

- Да здесь, вообще-то.

19

Яна

Поговорив с Мишкой, я так и не смогла уснуть.

Идти или не идти? Надо или не надо?

Попыталась отогнать эти мысли вообще, но тут всплыло другое – то, о чем он напомнил своим рассказом об Элли. Это воспоминание было из разряда тех, которые заставляют поморщиться и с досадой встряхнуть головой.

После похода в загс Мишка приходил к нам примерно три-четыре раза в месяц, когда чаще, когда реже. Деньги переводил на карту исправно, довольно щедро, к тому же всегда приносил Алексу подарки. Тот принял отца сразу же. Они ходили гулять, играли в машинки, разговаривали о чем-то своем, мужском. И если мне иногда приходилось повышать голос, настаивая на своем, его Алекс слушался беспрекословно. В общем, идеальный папаша, хотя и приходящий.

А вот у нас отношения складывались непросто. Мишка долго не мог простить того, что скрыла рождение сына, держался со мной предельно вежливо и сухо. Но постепенно все начало оттаивать. По вечерам, уложив Алекса спать, мы долго болтали за бокалом вина, впрочем, вполне по-дружески, без каких-либо намеков