Марина Леонидовна, дама в красном, честно отрабатывает: женщина, вы в командировке? Хотите подарок от матери-природы? Честное слово, не пожалеете! Нет, спасибо, мне сейчас как-то не до этого… Диктор на вокзале, вот она кто на самом деле. Уважаемые встречающие, не подходите к краю платформы. Регина давно ею восхищалась, ее заприметила. И однажды пошла к администрации – мне нужен этот ваш голос, познакомьте меня с ней. Раньше преподавала сольфеджио детям в музыкалке. Голос бархатный. Нарасхват. Не нужно?! – Марина Леонидовна всплескивает руками. – Да я бы сама взяла, женщина! Сама бы взяла – давно уже не предлагают, к сожалению!

Регина судорожно вздыхает и отходит подальше. Теперь Марину Леонидовну не слышно. Видно только, как Марков балансирует посреди сухого газона, ветер сносит. Процессия в красном удаляется по набережной. Солнце зашло за облако, и все кругом – набегом, волной – пожелтело, поблекло; хрупкая еще весна, еще не весна, а так. Солнце из-за тучи и из-за башни выходит с другой стороны. Бухает пушка в крепости. Полдень. Проспект стоит, помаргивая, в пробке.

* * *

Ночь. Почти полночь. В палате частной клиники косметической хирургии с броским названием «Эгоистка» (придумала Регина) темно. В палате – шесть дам накануне операции. Удлинить ноги. Сделать грудь. Подтянуть лицо. Такие вещи. Возраст дам… о возрасте не будем. Если точнее, дам накануне операции не шесть, а пять; шестая Регина, и она операцию делать не собирается. Она только прикидывается жертвой красоты. Все, что ей нужно, – это понять клиентов своего клиента. Она должна узнать от женщин ту истину, которую потом им же и будет продавать в новой рекламной кампании.

Теперь она лежит и жалеет только, что не может ни включить диктофон, ни записать инсайты в блокнот. Приходится полагаться на память. Сказано уже много интересного. Например, что счастье – это ящик шампанского и несколько чужих мужей. Что перестараться невозможно. Что я в послевоенном детстве шарила под скамейками в поисках черствых горбушек, которые кидали голубям. Что рисовали колготки сеточкой (это Регина тоже помнит). Что жвачку жевали по очереди (а эти уже помоложе). Что дети сволочи, а внуки ангелы. (У Регины ни детей, ни внуков.) Что Париж внутри. Что вокруг глаз должно всегда сиять, и тогда можно говорить все что угодно. Что черная помада все равно что белая. Что носить старость надо так же, как молодость. Что главное, девчонки, с ума не сходить. Что про секс больше никто не думает, и это так странно – раньше, когда было нельзя, все только и. И что есть такой сайт, на котором нужно соблазнить случайного мужчину на скорость. И что удлинение ног – это большой риск, но где наша не пропадала. И что ложка сахару с утра сильно скрашивает жизнь. И что…

И Регина тоже, чтоб не спугнуть инсайты и не показаться подозрительной, время от времени тоже подбрасывает дровишек и ловит себя на том, что увлекается. Ей ведь тоже есть что сказать. По легенде, она собирается подтянуть веки и сделать коррекцию овала лица. Ну, веки действительно можно было бы и подтянуть – если бы Регина не относилась к пластике с королевским презрением. Однако это-то вот презрение ей и надо преодолеть. И вот Регина рассказывает, как она, яркая, ярчайшая брюнетка, бывшая балерина, трагически поседела. А на краску для волос у нее аллергия. На любую, даже гипоаллергенную. Хорошо хоть, что по правилам краску сначала наносят на руку. Рука распухла, как подушка, скорую пришлось вызывать. А седина-то никуда не делась! Закрашивать надо… Пришлось стать разноцветной – подошел только тонер для молодежных вечеринок… Регина засыпает. В темноте слышится вздох, а потом инсайты продолжаются.

* * *

Марков готовит мясо и ждет Регину.

Они оба любят готовить, оба готовят со вкусом. Оба ценят хорошую гастрономию. А Регина еще и хозяйка хлебосольная. За столом – а гостей у них бывает до сорока, до пятидесяти желудков! – Регина всегда стоит. Как восточная хозяйка. У всех ли все по бокалам, по тарелкам? Все ли едят, никто не грустит? Разговоры ведутся, шашни плетутся?

«Регина! Вы всегда такая веселая!»

«Ну, я просто все время что-нибудь сочиняю».

И она действительно все время придумывает что-нибудь. Не рекламу, так книгу пишет. Не книгу, так в слова играет. Впечатлительная она очень. Потому и вечные шутки, выдумки – чтобы отвлечься. Такая ось, вокруг которой она весь мир закручивает, чтобы не остановился и не рухнул. Только бы пожить вместе подольше. И как обидно, что старость! Она заслужила еще хоть чуть-чуть. Честное слово, такая жизнь у нее была, что вот хоть сейчас, хоть немножко. Как они поздно встретились, как это безумно обидно.

Погода за окном портится. Дом Регины и Маркова стоит на пригорке, вроде бы невысоком, но странно обзорном, панорамном. Внизу простираются серо-зеленые поля сухой прошлогодней травы. Светящиеся точки машин несутся, огибая холм, по темному шоссе. Затихли голые, ветвистые рощи. Пахнет дымом. А на небе разворачивается баталия, морская битва, темные и светлые водовороты сходятся там, высокие башни различных сил строятся под воздействием незримых ветров, и единственная звезда мерцает над горизонтом. Темно внизу, на земле, но как вверху светло! – думает Марков. Его знобит. Он накрывает на стол. Ставит бокалы. Мясо давно готово. Салат тоже. Душистые кренделя. Розы. Их ожидает блестящее будущее. Они еще совсем не старые, в Европе жизнь после пятидесяти только начинается, а уж они-то живут в Европе, они создали Европу вокруг себя, они храбро шествуют под руку сквозь черный лес (вишня с корицей), поочередно зажмуривая глаза, они прагматичны и романтичны одновременно, и у них есть главное – любовь, сильная, настоящая, и вдохновение, которое сметает все преграды.

Марков смотрит на часы. Сердце у него колотится, он волнуется. Он пытается успокоить себя, но мысли путаются.

В скважине ворочается ключ. Дверь открывается. Регина переступает порог дома; ставит пакет на пол; зонтик в угол; сумку на подзеркальник. Морщась, стаскивает туфли.

– Прикинь, на завтра снег обещали. Похоже на то. Холодина страшная. Зачем я туфли надела? (возбужденно). Замерзла, как цуцик. Точно, снег будет, там на небе, я ехала, такие краски.

– Молодец, молодец! – обнимает ее, поднимает пакет и несет на кухню разбирать. Заглядывает внутрь: – Ну, Регина, мы с тобой как всегда!.. Ты багет, и я багет! Ты апельсины, и я апельсины!

– И коричное печенье?

– Нет, печенье нет. Слушай, а они хоть тебе сказали, что это может быть? – внутри вдруг неприятно екает: а вдруг она врет, успокаивает его.

– Тайна жизни и смерти, – Регина из комнаты, стягивая платье через голову. – Медицинская загадка. Тянет на Нобелевку. Почему у Регины болит голова. Мир просто что-то сказать мне хочет, а я не хочу этого слышать, вот и болит.

Марков откупоривает вино и ждет ее, слагая в уме комплименты. Внезапно его осеняет: зажечь свечу! Поверхность жареного мяса сочно блестит, на зелени капельки, прозрачный бокал запотел, лед обжигает пальцы; Марков режет хлеб, корочка ломается под ножом, он достает масло, он ждет – где же Регина, что она все шуршит там в комнате, пойти, позвать ее!