— Не сомневаюсь.

С этими словами она захлопывает передо мной дверь. Так, что воздух колышется у моего лица, ударяя по нему плотным потоком.

Мое сердце колотится сильнее с каждой секундой, которую я провожу здесь — глядя в закрытую перед своим носом дверь. Я чувствую, как клубится во мне ненависть к Хасанову, злость на себя. На весь мир, в котором я будто потеряла свое место…

Теперь я не знаю, где мое место!

Игнорируя лифт, толкаю дверь в конце коридора и выскакиваю на пожарную лестницу, по которой несусь с шестого этажа, не разбирая чертовой дороги.

Мне жарко.

Над головой гремит гром, когда оказываюсь на улице.

От волнения телефон в моей ладони дрожит, и, тыча пальцем по дисплею, я вызываю такси, но не домой.

Сжав пальцы в кулаки, я сажусь в машину, которая везет меня в городской суд.

Глава 39

Полина

Две недели спустя

— Ты уже начала собирать вещи? — мать размазывает по диетическому хлебцу масло, обращаясь ко мне с другой стороны стола.

— Еще нет…

— У тебя самолет через шесть часов. Не затягивай.

На ее попытку завязать разговор я почти не реагирую.

Не знаю, когда успела стать такой. Неблагодарной? Наплевавшей на все?

Это отвратительно, но мне вдруг стало плевать на чувства других людей. На то, чтобы изображать из себя хорошую девочку — тоже. Прятать свое настоящее я за фасадом сдержанности. Но даже теперь я еще не знаю, как выплеснуть в мир свое собственное я. Это подтачивает меня изнутри, заставляет сопротивляться всему, что кажется хоть мало-мальски на меня давит. Чужому мнению, попыткам заставить меня делать то, что я не хочу.

Мать ждет ответа. Просто киваю. Меня все равно не хватит на большее. Вид еды с утра привычно вызывает у меня отторжение, но я упрямо толкаю в себя вареное яйцо и жую его, как солому, запивая сладким кофе. Я потеряла три килограмма за последние недели, если так будет и дальше, мне придется сильно обновить гардероб, прежде чем начну собирать свой чемодан, а шопинг — это последнее, чего бы мне хотелось.

Я стала избегать поездок в торговые центры.

Трусливая…

Трусливая!

Я боюсь встретить ЕГО. Не хочу его встречать. Не хочу о нем думать…

— Хочу еще раз заметить, — продолжает мама. — Что я очень рада тому, как ты решила провести это лето. Такие поездки обычно только в твоем возрасте и случаются, потом будет сложно вот так собраться…

— Наверное, — отвечаю, сосредотачиваясь на том, чтобы проглотить проклятое яйцо.

— Я даже не против того, что ты отменила поездку со мной.

— Спасибо.

— Я уверена, ты отлично проведешь время.

Отлично провести время…

Я не берусь объяснять ей, что ни черта подобного со мной не будет. Огромная дыра в моей груди такая дискомфортная, что трудно дышать, но эта дыра — только мое бремя. Боль, которой я ни с кем не хочу делиться, тем более с матерью. Я просто надеюсь, что однажды эта дыра закроется сама. Оставит меня в покое…

Мы отправляемся в тур по Европе, который организовал Захар. Он предложил присоединиться несколько дней назад, и я согласилась.

Сжавшись внутри пружиной, я сказала ему да.

Сказала да отличному лету, которое проведу далеко от дома. Далеко от этого города. Может быть там меня перестанут преследовать картинки, от которых сладко ноет живот и в груди сжимается сердце. От которых мне больно вдохнуть!

— Надеюсь, ты проведешь время с пользой, — сидящий с нами за столом отец задумчиво листает том древнего издания налогового кодекса. Один из тех, что занимают полки в его кабинете. — В Париже полно познавательных выставок. У тебя отличный возраст, — выставляет от свой противовес словам матери. — Чтобы посмотреть как можно больше.

— Выставки?! — охает мама. — Ей двадцать, Ян! Я надеюсь, что она не станет ходить по выставкам.

Подняв на него глаза, улыбаюсь уголком губ.

В последние дни своей жизни я вдруг поняла, что для меня не существует других авторитетов, кроме отца. Будто только его мнение имеет для меня значение. Кажется, мы никогда в жизни не были так близки, как теперь. После того, как я пришла к нему за помощью, и он мне помог. Несколькими телефонными звонками вернул моему бывшему парню место в университете, его диплом. Остановил административное дело о хулиганстве, которое сулило ему штраф и кучу других неприятностей.

Он сказал, мой отец, что ему все реже и реже удается заниматься на работе тем, для чего когда-то он выбрал этот путь — восстановлением справедливости, поэтому будет отлично, если в кое-то веке он начнет свой день именно с этой приятной миссии.

— Мне нравятся выставки, — говорю отцу.

Мы стали больше времени проводить вместе. Мы гуляем по лесу почти каждый вечер и просто беседуем. Вернее, я просто его слушаю, впитывая каждое слово. Мне кажется, она, моя мама, ревнует нас к этим прогулкам, но я их не отдам.

Встав из-за стола, я оставляю на щеке отца поцелуй, говоря:

— Спасибо за эту возможность.

— Ты заслужила, — сам себе улыбается он.

Мы сегодня больше не увидимся. Мы не увидимся до середины августа, ведь я вернусь не раньше его середины.

Вытряхнув на кровать свой бельевой ящик, берусь за разложенную на полках одежду, чтобы выбрать ту, которую возьму с собой. Задев рукой плотную черную ткань, извлекаю из глубины шкафа большую черную толстовку, плечи которой сжимаю в кулаках, развернув ту перед собой.

У меня будто воруют воздух.

Быстро скомкав ее в куль, заталкиваю вещь опять в шкаф, решая избавиться от нее, когда вернусь.

Он не звонил и не писал. Я знаю, что все его проблемы решились еще на прошлой неделе. Не в секунду конечно, но все же. Я не имею понятия, знает ли он о том, кто ему помог. Если и