требовательными к партнёрам в интимных делах" (Пушкарёва, 2011, с. 123). Как указывает историк, "трудно даже предположить, что интимные удовольствия не имели значения в частной жизни женщин того времени. При общей бедности духовных запросов, непродолжительности досуга, неубедительности нравственных ориентиров, предлагаемых церковнослужителями в качестве жизненного «стержня», физические удовольствия были для многих женщин едва ли не первейшей ценностью" (там же, с. 113).

До прихода христианства славянские девушки "были воинственны и независимы по своему характеру до такой степени, что нередко могли успешно сопротивляться хищническим нападкам мужчины и, охраняя свою независимость, поддерживать свободный характер любовного союза" (Шашков, 1879, с. 6). Этнограф XIX века писал о русской женщине, отображённой в фольклоре: "Она совершенно свободно располагает своим сердцем, выбирая себе возлюблённых и по произволу меняя их. Прекрасная королевна, к которой однажды заехал Илья Муромец, спрашивает его:

— Есть ли у тебя охота, горит ли душа со мною девицей позабавиться?

Тому же Илье жена Святогора предлагает "сотворить с ней любовь" (Шашков, 1879, с. 7).

И в XX веке тема женской сексуальности проскакивает в деревенском юморе. Молодка спрашивает у мужика: "Братец, хошь или не хошь?" А он: "Хошь не хошь, да где возьмёшь". А она: "Вот еретик-то, опять выпросил" (Никифоров, 1995, с. 525).

Христианская Церковь, подхватив мировую тенденцию, была очень активна в деле подавления сексуальности, и особенно — сексуальности женской. Значительная часть назидательных текстов средневековой Церкви была сосредоточена именно на теме секса и именно на женской фигуре в нём — около половины вопросов исповедального опросника касались секса (Кон, 2010, с. 38). "Духовник должен был не просто расспрашивать о грехе, но и требовать подробного рассказа о каждом прегрешении: когда, где, с кем и при каких обстоятельствах оно было совершено. Все же остальные грехи часто умещаются в краткой фразе: "А после сего вопросить об убийстве и воровстве" (с. 39).

Церковью активно продвигался идеал девственности (Рябова, 1999, с. 13) — даже в браке женщине желательно было оставаться таковой. Якобы только через девственность "женщина может возвыситься над своим природным положением и стать такой же совершенной, как мужчина", то есть равенство достигалось путём "победы над полом, над телесностью, над женской сексуальностью" (с. 14).

"Богословы и медики были едины в том, что женщина обладает большей сексуальностью, чем мужчина. Тезис о ненасытном сексуальном аппетите женщины — общее место в средневековой картине мира" (с. 128). Христианство видело истоки такого положения дел в Еве, подбившей бедного, нерасторопного Адама на недоброе. "Грехопадение, дьявол, женщина и сексуальность представлялись культуре того времени как нечто тесно взаимосвязанное. Через грехопадение в мир пришла сексуальность" (с. 129).

Летописцы той поры совсем не смущались повествовать о сексуальных рвениях женщин. Европейская запись VI века повествует о епископе, отправившем жену в монастырь, чтобы отныне обоим жить в сексуальном воздержании. "Так они и жили, когда ревность диавола, вечная соперница святости, шевельнулась в женщине и, распалив её похоть, сделала её новой Евой. Охваченная желанием, одолеваемая греховными помыслами, она во мраке ночи направилась к епископскому дому. Обнаружив, что все двери в доме заперты, она начала стучаться в них, говоря так: "Доколе ты будешь спать, епископ? Когда наконец отопрёшь ты двери? Зачем ты пренебрегаешь своей спутницей? Почему ты глух к наставлениям Павла? Ведь это он писал: "Не уклоняйтесь друг от друга, чтобы не искушал вас сатана". Видишь, я возвращаюсь к тебе и прибегаю не к чужому, а к собственному сосуду". Долго взывая к нему сими и подобными речами, она наконец охладила благочестие епископа. Он велел впустить её в опочивальню и, разделив с ней супружеское ложе, отпустил её" (Турский, с. 21).

Многочисленные церковные наставления к монахиням, "свидетельствуют, что в монастырях существовала и практика однополой любви; именно для её предотвращения рекомендовалось, чтобы всю ночь в келье горел свет и чтобы монахини спали одетыми и подпоясанными, в раздельных постелях" (Рябова, с. 62).

Именно в повышенной женской сексуальности видели средневековые богословы и причину женских контактов с Дьяволом. Уже позже, во времена Инквизиции, когда были сожжены тысячи женщин, обвинённых в колдовстве, особой популярностью пользовалась тема сексуальной связи с Дьяволом. Авторы знаменитого пособия по выявлению таких персон "Молот ведьм", исходили именно из повышенной женской сексуальности, которую та не может обуздать (Шпренгер, Инститорис, с. 102, 126, 198), а потому ей и приходится периодически прибегать к его ночным «услугам» — именно поэтому же легендарная книга посвящена в первую очередь ведьмам, а не колдунам.

Параллельно богословам над «природой» женщины активно работали и светские мыслители, зачастую склонявшиеся к мысли о необходимости ограничения женщины во всём — и особенно в социальных контактах. Родителям давали рекомендации постоянно держать дочерей дома, запрещать хождение в гости, на танцы и даже общение с кем-либо вне дома (Рябова, 1999, с. 31).

Литературное наследие эпохи Ренессанса (1300–1600 гг.) также указывает на сексуальную ненасытность как характерную черту того времени, причём и "мужчины и женщины отличались непомерным аппетитом". Как указывают исследователи той эпохи, "хотя женщины и пассивны по натуре, однако они в этом отношении не только не уступали мужчинам, а, если верить современным поэтам и новеллистам, даже превосходили их своей требовательностью. Чтобы обрисовать ненасытность женщин, сатирики заявляли, что у них вообще, кроме любви, ничего другого в голове нет: о чём бы с ними ни беседовать, всё, даже самое невинное, они истолковывают в этом смысле" (Фукс, 1993, с. 200).

Наверное, именно поэтому в Италии XIV века бытовали предписания не отпускать женщин даже в церковь или на свадьбу, "чтобы они не завели ненужные знакомства с мужчинами; самой радикальной мерой был запрет стоять у окна и глядеть на улицу. Окно действительно было источником соблазнов, поскольку в нём молодая женщина могла разглядеть мужчин, проходящих мимо" (Ялом, с. 112). Эти вечно совпадающие темы — ограничение женских социальных контактов и одновременно женской сексуальности — сквозной линией проходят через большинство исторических культур разных континентов: древние греки держали жён и дочерей в женской части дома (гинекей), и выходить на улицу без мужа или брата им строго запрещалось; ровно то же потом происходило у зажиточных русских, где жена стала заложницей терема (Пушкарёва, 2011, с. 48); каноны Ислама велят при выходе в люди с головы до ног закутывать женщину в материю; и даже европейские наставления совсем недавних времён (XIX–XX вв.) убеждали, что девушке не подобает первой проявлять внимание к мужчине. Трудно уйти от мысли, что за всем этим единодушием ограничительных стремлений, всё смягчающихся в веках, проглядывает именно исходный контроль за женской сексуальностью.

Если древние