Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предательницы — это феминистки, которые переняли у поборников патриархальности манеру грозить пальчиком" (с. 313).
Об этом же говорила и мастодонт феминизма Гейл Рубин: "так называемый феминистский дискурс воссоздаёт весьма консервативную сексуальную мораль" (2001, с. 512). Она писала, как некоторые феминистки искажают реальность, акцентируя внимание лишь на громких и пугающих случаях: "Этот дискурс о сексуальности является в меньшей степени сексологией, а в большей — демонологией. Он представляет большую часть спектра сексуального поведения в наихудшем из возможных свете. Характерные для него описания эротического поведения обычно используют худшие из существующих примеров, как если бы именно они были показательными. Он не гнушается наиболее отвратительной порнографией, наиболее продажными формами проституции и наименее приятными или наиболее шокирующими манифестациями сексуальных вариаций. Такая риторическая тактика постоянно представляет человеческую сексуальность всех видов в превратном свете. Картина человеческой сексуальности, которая просвечивает сквозь такие работы, является неизменно омерзительной" (2001, с. 511).
Я и сам знаю девчонок, зарабатывающих выше названными «непристойными» занятиями, но их ситуации и впрямь не выглядят столь пугающе, как часто живописуют феминистки: одна 25-летняя стриптизёрша мечтала стать таковой ещё с детства, когда впервые увидела «Шоугёлз» Верховена; обычная 18-летняя девочка признавалась, что мечтает сняться в порно, и не только знает имена всех европейских режиссёров, но и даже их адреса; 30-летняя женщина тайком от мужа работает проституткой — ездит к клиентам домой — и совсем не по причине "крайней нужды", а просто чтобы иметь средства на хорошую косметику, салоны красоты и одежду, на которые доходов мужа уже не хватает; 20-летняя подруга признавалась, что в свои восемнадцать работала в салоне интимных услуг (мастурбация клиентам, никаких проникновений), потому что тогда ей это было "просто интересно". И чем больше подобных случаев мне становилось известно, тем сильнее закрадывалось подозрение, что с освещением проституции и порнографии феминистками всё не так просто и чисто.
Можно согласиться с Маньянти, что представители феминизма не понимают, как подобными тезисами сводят свою же борьбу за женские свободы на нет: воспитанные в рамках патриархальной христианской морали (подавляющей женскую сексуальность сильнее всего), они не в силах от них избавиться и ищут им оправдание в новом контексте. С одной стороны, феминистки бьются за свободу женщин использовать своё тело, но с другой, запрещают им пользоваться телом, как им действительно угодно. Диктат патриархальной культуры просто сменяется на самодиктат женщин ровно с теми же критериями, и всё. На смену старых господ приходят новые, подчинение никуда не исчезает. И раз секс был "нужен лишь мужчинам", то значит, он не был нужен женщинам, и потому приходится продолжать угнетать женскую сексуальность, как то делал "патриархальный строй" тысячелетиями до. Очень сложно из себя выбить то, что закладывалось с детства.
Всё это очень досадно. На старой лошади сменился всадник, и всего-то.
В сдержанных беседах с феминистками в ответ на их "Женщина никогда бы не стала сама продавать своё тело, это унизительно" доводилось спрашивать, почему продавать своё время, свои навыки, свою физическую силу, эмоциональные ресурсы и многое другое, — это нормально, а как "продавать тело", так сразу унизительно? Не есть ли это неосознаваемые влияния христианских норм, объявлявших секс порочным? Вразумительного ответа никогда не звучало.
Отголоски этой феминистской амбивалентности проникли даже в сексологию. Ставшая весьма популярной книга сексолога Эмили Нагоски " (2016), транслировала мысль, что женская сексуальность в корне отличается от мужской. Для возбуждения женщине недостаточно того, что достаточно мужчине: женщине якобы нужна эмоциональная привязанность, чтобы возжелать партнёра. Автором был популяризован термин «нонконкордантность» (nonconcordance — несоответствие), который подразумевал, что объективно фиксируемые приборами факты физиологического возбуждения женщины очень редко совпадают с реальным её психологическим желанием. Утверждалось, что женщины лишь в 10 % (!) случаев реально возбуждались на сексуальные стимулы, если их половые органы, подключенные к особому устройству (вагинальному фотоплетизмографу), реагировали возбуждением. При этом Нагоски пыталась учитывать фактор культуры, репрессивной к женской сексуальности, и допускала, что женщины могут просто неосознанно отрицать возникшее возбуждение (так как "это плохо", "не дозволено"), но это мало сказалось на её выводах. Автор призывала не верить возбуждению вагины, но больше учитывать изменение сердцебиения, при этом не пояснив, почему вдруг одна физиологическая реакция стала приоритетнее другой. В то же время игнорируется очевидный факт, упоминавшийся многими другими сексологами: женщине труднее проследить изменения, происходящие в её теле в ответ на сексуальные стимулы (Whipple, 1991), тогда как мужчину же его эрекция со всей очевидностью наталкивает на мысль о возбуждении (Келли, с. 133; Кон, 2004, с. 153). "Мужчины, у которых гениталии имеют внешнее расположение, подают внешний сигнал, когда они возбуждены. Вы это знаете. Они это знают. Весь мир это знает. Женщины, напротив, таких очевидных признаков не демонстрируют" (Маньянти, с. 18).
В Интернете есть критический разбор книги Нагоски, автор которого высказывает минимум десять аргументированных претензий к её выводам, при этом сторонники феминизма в комментариях окрестили автора разбора «шовинистом» и другими ругательствами — ведь он посмел утверждать, что сексуальное влечение женщины сильнее мужского или как минимум не уступает.
Если же добавить к этому ещё и репрессивную к женской сексуальности культуру, мешающую женщине осознавать собственные желания, то весь феномен «нонконкордантности» оказывается просто пшиком. Культурные запреты определяют.
Эта ситуация сходна с той, когда измеряли физиологические реакции женщин на воображаемую измену партнёра. Принято считать, что женщин сильнее всего ранит "духовная измена" (когда партнёр влюбляется в другую женщину), нежели измена физическая (чисто случайный секс с другой). В эксперименте женщины воображали себе оба типа измен со стороны партнёра, пока приборы считывали их сердцебиение, артериальное давление и кожногальваническую реакцию (Harris, 2000). В итоге испытуемые дружно заявляли именно так, как принято считать: что сильнее всего их ранила именно "духовная измена" партнёра. Хотя приборы в этот момент не фиксировали значимых изменений в физиологических реакциях. То есть очень похоже, что люди отвечают именно так, как считают себя должными ответить, как им велит культура. И ситуация с «нонконкордантностью» ничем принципиально не отличается.
Конечно, было бы очень интересно пронаблюдать поведение женщины вне этих самых культурных запретов, но насколько такое возможно? Можно ли где-то отыскать женщину, свободную от культурных влияний?
В действительности человеческая история выписывает такие кульбиты, что некоторые предоставляемые ею примеры могут даже шокировать. В 1970-е стал широко известен случай девочки Джини (Genie) — ребёнка, первые 13 лет жизни росшей взаперти