Возница наклонился вперед к свету. В тулью его шляпы были воткнуты три индюшачьих пера. Из-под обтрепанных полей, как лепестки ромашки, торчали седые волосы.

– Отвечайте же нам, сэр. Кто вы – скитальцы или злодеи?

– Мы не злодеи… мистер Фейбер, так?.. Мы жертвы. – Райдер отвесил поклон. – Вы были совершенно правы насчет разбойников, сэр. Нас только что ограбили, забрали все, что мы имели. Даже часы моего дедушки – невосполнимая потеря, которая жжет мне сердце, хотя злосчастные часы никогда не отличались точностью.

Сюртук мистера Фейбера, судя по всему, был сшит из лоскутков.

– Совсем, что ли, ничего не оставили?

– Лишь острый ум и жизнь, сэр, за что мы им бесконечно благодарны.

Кучер сверлил их своими черными глазами.

– У вас речь джентльмена, хотя сюртук ваш, я бы сказал, знавал лучшие дни.

– Видимо, не столь интересные, как те, что повидали вы, сэр?

– Ты, парень, может, и не вор, но уж точно чертов плут, – прыснула со смеху какая-то женщина. Райдер ответил ей улыбкой:

– Плут, который будет благодарен за поездку с вашей веселой компанией, мэм. И может, еще ужин?

Кучер сложил губы траурным полумесяцем.

– Следующие несколько дней нам тяжело будет и самих себя накормить. Мы нынче не играли «Гамлета», завтра тоже придется отменить спектакль.

– И это после того, как мы уже потратились на афиши, – добавила женщина.

– …из-за чего мы и остались без гроша, как и вы, – заметил молодой человек из глубины фургона. – Хуже того, мы из-за этого по уши в долгах, и скорее всего нам придется продать лошадей. Каждое наше представление – один вечер. Для большинства нашей публики это единственная возможность посмотреть спектакль.

Райдер приблизился к упряжке – двум тяжеловозам с головами, напоминающими глыбы известняка – и потрепал одного за косматую серую шею.

– У вас в фургоне, кажется, почти вся Дания уместилась. В чем ваша трудность?

– Мы лишились трех наших лучших актеров, – объяснила женщина. – Я королева, а вот Офелии у нас нет.

– Горацио томится в винном погребе постоялого двора, где его запер хозяин гостиницы. Они с Горацио крупно поссорились.

– А Офелия?

– Только что родила седьмого ребенка, – ответил молодой человек.

Райдер едва сдержал эмоции, которые совершенно не соответствовали сложившимся обстоятельствам.

– Дама на девятом месяце беременности играла Офелию?

– Пегги на трезвую голову великолепно играет Офелию, не важно, сколько у нее детей. В ее костюме много складок. Но теперь у нас нет дублеров. Сэм… – возница кивнул на молодого человека, – …единственный из парней, кто, когда нужда подопрет, может сыграть женскую роль, но он уже занят в роли Гамлета. И вот нет спектакля – нет денег, и до следующего плотного обеда еще далеко.

Миракл, обойдя лошадей, подошла и встала прямо под фонарями. Глядя снизу вверх, она ослепительно улыбнулась вознице. Черты ее были чисты, как у очень молоденькой девушки.

– «Только, милый брат, не будь как грешный пастырь, что другим указывает к небу путь тернистый…»[22]

– Силы небесные! – воскликнул человек с ружьем. Изменившееся внезапно лицо Миракл выдавало такую искреннюю сердечную муку, что Райдер почувствовал ужас. Миракл вытащила застрявшие в волосах листики и травинки и продолжила читать строки другого монолога:

– «Говорят, у совы был отец хлебник. Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать». – Миракл снова сделала реверанс. Все взгляды были обращены на нее. – Если вы поможете нам, мистер Фейбер, я смогу сыграть Офелию.

– Ну, я!.. – произнес возница среди внезапно воцарившегося молчания. – Да это даже лучше, чем на лондонских подмостках.

– Именно там я этому и научилась, – отвечала Миракл.

– А ваш супруг?

– Мы не женаты, – ответила она. – Это мой кузен, мистер Девон. Он может помочь вам с реквизитом и…

– …сыграть Фортинбраса, конечно, – закончил Райдер. – А возможно, и разных других благородных господ, хотя роль Горацио, боюсь, я не смогу выучить за столь короткий срок.

Некоторые члены труппы захлопали в ладоши.

Пытаясь не показать, насколько абсурдным кажется ему происходящее, Райдер припомнил несколько фраз Фортинбраса из последнего акта пьесы:

– «А я, скорбя, свое приемлю счастье…»

Кучер снова присвистнул:

– Из вас выйдет чертовски хороший принц Норвежский, сэр. Вы буквально рождены для этой роли.

Миракл посмотрела на Райдера, не скрывая своего удивления.

Райдер наклонился к ней ближе, спеша ответить на ее безмолвный вопрос.

– Мы с Джеком в детстве, бывало, забавы ради разыгрывали пьесы. Я, наверное, могу подготовиться и припомнить большую часть текста.

Гамлет вылез из фургона и протянул ему руку. Юноша оказался хорош собой, с ярко-голубыми глазами и многозначительной улыбкой.

– Значит, нам улыбнулась удача, сэр! Хозяин постоялого двора завтра отпустит нашего Горацио, и к завтрашнему спектаклю он поспеет.

– Стало быть, вы нас берете? – спросила Миракл.

Юноша улыбнулся ей, затем снова обратился к Райдеру:

– Позволено ли мне поцеловать вашу очаровательную кузину, мистер Девон?

Райдер с неподдельным удивлением воззрился на молодого человека.

– Не помню, чтобы Гамлет в пьесе целовал Офелию.

– В нашей постановке он ее целует. Публике это нравится.

– Наш театр не для джентри[23], – пояснила женщина. – Мы выступаем перед простым людом в амбарах, на постоялых дворах и на зеленых полях. Этой публике нравится, когда их заставляют забыть о том, кто они такие.

– Тогда зачем вы выбрали «Гамлета»? – спросил Райдер. – Почему бы не взять какую-нибудь комедию?

– Потому что в «Гамлете» есть все, – сказала Миракл. – Страсть, трагедия, буффонада, любовь, психологические хитросплетения и призрак, и в конце почти все умирают. Поэтому я буду только рада поцеловать Гамлета. За постель, еду и возможность двигаться на север я готова поцеловать даже призрака.

Молодой человек рассмеялся, обнял ее за талию и поцеловал. Миракл обвила его шею руками и ответила на поцелуй.

Все у Райдера внутри перевернулось, как будто он получил удар. Он заставил себя разжать руки и смотреть в сторону, но в его крови кипела холодная ярость.