Это успокаивало. Мы забрались втроем в машину Мёрфи и поехали выслеживать неизвестно кого. Неизвестно — по крайней мере до встречи с Летним Рыцарем.

Я попросил Мёрфи высадить меня в паре кварталов от моего дома, чтобы Мыш хоть немного размял лапы. Он, похоже, не возражал против такого решения и с энтузиазмом, проявлявшимся в оживленных движениях хвоста, обнюхивал придорожные кусты. На всякий случай я время от времени оглядывался, но незнакомый наблюдатель больше не показывался. Конечно, он мог действовать и не в одиночку, однако других подозрительных людей или машин я тоже не обнаружил. Впрочем, я продолжал от греха параноидально озираться по сторонам до тех пор, пока мы не дошли до моего старого дома и не спустились по ступенькам к двери.

Я пробормотал заклинание, нейтрализующее обереги, которыми я укрепил свое жилье вскоре после начала войны с Красной Коллегией. Потом щелкнул ключом, повернул дверную ручку и со всех сил двинул стальную дверь плечом.

Дверь приоткрылась на пять или шесть дюймов. Я толкнул ее еще несколько раз, отворив хотя бы для того, чтобы протиснуться боком, вошел, впустив Мыша перед собой, и почти ткнулся носом в ствол обреза.

— Эта штука противозаконна, знаешь ли, — заметил я.

Томас насупился на меня поверх мушки и опустил ружье. Я услышал металлический щелчок — он поставил обрез обратно на предохранитель.

— Ты бы лучше дверь починил. Каждый раз, когда ты ее открываешь, грохот как от штурмовой бригады.

— Ой, да ну, — отозвался я, отстегивая Мыша с поводка. — Один раз-то всего пережили осаду, и уже такая паранойя.

— Ну что я могу сказать. — Он повернулся и сунул обрез в объемистую спортивную сумку, стоявшую на полу у входа. — Как-то я никогда не мечтал сыграть роль в ужастике с зомби.

— Не говори ерунды, — сказал я. Мистер пулей пересек комнату и в знак дружеского приветствия врезался всей своей тридцатифунтовой тушей мне в ноги. — Кино было мое. Ты был копьеносцем. Типа роль второго плана.

— Спасибо на том, — хмыкнул он. — Пиво будешь?

— Еще бы.

Томас склонился над ледником. На нем были джинсы, туфли и белая хлопчатобумажная футболка. Я покосился на сумку и нахмурился. Его сундук — старый армейский инвентарный ящик — стоял, запертый, на полу рядом с сумкой. Вокруг них разместились, как мне показалось, все личные пожитки Томаса. Он вернулся ко мне, держа в руках пару запотевших бутылок Макова пива и ловким движением больших пальцев сорвал крышки.

— Мак убил бы тебя, если б узнал, что ты его охлаждаешь.

Я взял у Томаса бутылку, вглядываясь в его лицо. Как обычно, оно выдало очень немного.

— Лучше бы Мак пришел и установил сюда кондиционер, если хочет, чтобы я пил его пиво теплым в разгар лета.

Томас усмехнулся. Мы чокнулись бутылками и сделали по глотку.

— Уходишь, — произнес я, помолчав немного.

Он молча сделал еще глоток.

— Ты мне ничего не хочешь сказать?

Он пожал плечами и кивнул в сторону лежавшего на каминной полке конверту.

— Мои новые телефон и адрес. И еще там немного денег тебе.

— Томас... — начал я.

Он снова отхлебнул пиво и мотнул головой.

— Нет, возьми. Ты сам предлагал мне пожить здесь до тех пор, пока я не стану на ноги. Я почти два года тут прожил. Я твой должник.

— Нет, — сказал я.

Он нахмурился:

— Гарри, пожалуйста.

С минуту я смотрел на него, раздираемый противоречивыми эмоциями. Часть меня по-детски радовалась, что маленькая квартирка снова будет принадлежать мне одному. Гораздо большая часть вдруг ощутила себя опустошенной, расстроенной. Но имелась и еще одна часть — эта радовалась за Томаса, гордилась им. С первого дня, как Томас поселился у меня, он оправлялся от полученных ран. Довольно долго я боялся, что отчаяние и самоглодание раздавят его... в общем, я понимал, что его желание жить самостоятельно — признак выздоровления. Ну и таким же признаком я мог считать возрождающиеся у Томаса гордость и уверенность в себе. Потому он и оставил деньги над камином. Я не мог отказаться от них, не уязвив при этом его гордость.

Если не считать обрывочных воспоминаний об отце, Томас — единственная оставшаяся у меня родня. Томас без колебаний рисковал ради меня жизнью, охранял мой сон, ухаживал за мной, когда меня ранили, а время от времени даже стряпал. Ну конечно, порой мы действовали друг другу на нервы, только это ничуть не приуменьшало того, что мы на самом деле значим друг для друга.

Мы братья.

Все остальное преходяще.

— Ты справишься сам? — тихо спросил я, встретившись с ним взглядом.

Он чуть улыбнулся и пожал плечами:

— Думаю, да.

Я склонил голову набок.

— Откуда у тебя деньги?

— Заработал.

Брови мои сами собой поползли вверх.

— Ты что, нашел работу, с которой тебя не выгнали почти сразу же?

Томас слегка поморщился.

— Извини, — спохватился я. — Но... я же знаю, у тебя с этим были сложности... — Собственно, сложности у него возникали с сослуживцами, точнее, с сослуживицами: их влекло к нему с такой силой, что они едва не дрались за место в очереди. Да уж, инкубу куда легче тусоваться в ночных клубах или на званых вечеринках, чем вкалывать на кассе или доставщиком пиццы. — Нашел что-то подходящее?

— Угу. Главное, без людей, — ответил он. Произнося это, он улыбался как ни в чем не бывало, но я-то ощущал в нем напряжение. Он чего-то не договаривал. — Уже некоторое время там.

— Да? — спросил я. — Где?

Он легко ушел от прямого ответа.

— Ну, есть такое место на Лейк-Вью. Наконец смог отложить немного. Хотел вернуть тебе долг.

— Перерабатывал, наверное, — предположил я. — Насколько я могу судить, ты пахал восемьдесят, если не девяносто часов в неделю.

Томас пожал плечами; улыбка маской застыла на его лице.

— Ну, пришлось повкалывать.

Я сделал еще глоток пива (классного, кстати, даже в охлажденном виде) и обдумал все это. Если Томас о чем-то не хочет говорить, он и не будет об этом говорить. Давить на него в такой ситуации бессмысленно. У меня не сложилось впечатления, будто он вляпался в неприятности, и хотя лицом он владеет получше профессионального игрока, я прожил с ним достаточно, чтобы в большинстве случаев видеть его если не насквозь, то, во всяком случае, сквозь маску. До сих пор Томасу не удавалось зарабатывать себе на жизнь. Если теперь он считает, что в состоянии это делать, значит, к его словам нужно относиться серьезно.

Жить самостоятельно ему просто необходимо. Я вряд ли оказал бы ему услугу, помешав этому.