Характерно, что догоняющая модернизация по самой своей сути не может быть плавной и последовательной. Она имеет столь «рваный» ритм именно потому, что ее фактически нет. Накопится груз отсталости, и следует рывок. А потом, когда достигнут минимальный для государственной военной безопасности уровень, она прекращается.

Совершенно очевидно, что развитие цивилизации не из–под палки идет в совершенно другом ритме (хотя тоже имеет свои спады и ускорения).

Разумеется, в процессе вышеупомянутых рывков догоняющей модернизации развитие зачастую выходит за рамки узко поставленных государством задач. Немудрено, русский цивилизационный потенциал все еще велик. Можно только догадываться, какие достижения могли бы быть обеспечены этим потенциалом, если бы дать ему возможность развернуться.

Да, просто дать возможность, не мешать. А то, например, есть технология уменьшения затрат топлива в ЖКХ в 2–3 раза, но нет … лицензии на ее массовое внедрение. Есть методика лечения самого безнадежного рака, но … Правильно. Нет лицензии Минздрава. Да строг Минздрав. Стоит на страже нашего здоровья, оберегая его от разных авантюристов, — скажет иной читатель.

Да нет же, читатель, просто у разработчиков нет полумиллиона долларов на взятку чиновникам, которые запросили за лицензию именно такую сумму.

И вот, уникальная технология теплообеспечения внедряется в Германии. А методику лечения рака предложила купить на корню Франция. Но разработчики упертые патриоты. Не согласились.

А те, кто создал уникальную технологию теплообеспечения оказались более широко мыслящими.

Впрочем, хватит примеров. Все итак ясно. Византийская модель позволяла жиреть и расширяться имперскому государству. За счет а) народа, б) страны, в) цивилизационного потенциала. И все три эти компоненты своего процветания неблагодарная византийская сволочь последовательно гробила.

Кстати, весьма показательно, что гробила не только высокую цивилизацию, но и саму народную культуру. Культуру, без которой так трудна национальная самоидентификация. А с этой проблемой русского народа мы все знакомы. Сами русские воспринимают ее с болью. Наши враги со злорадством. Но проблема–то действительно реально существует. И для ее решения надо указать, кто этому виной.

Есть неоспоримые свидетельства о том, как подавлялись народные обычаи и традиции. Как по приказу царей уничтожали скоморохов и сказочников. Кстати, подавляющее большинство русских сказок записано на землях, ранее принадлежавших Великому Новгороду, дольше всех сопротивлявшемуся византийщине. А в других регионах сказок больше всего сохранилось на территориях, куда насильно переселили новгородцев после разгрома этого города.

Только сейчас становится более или менее понятным и как извели русскую школу рукопашного боя и фехтования. Извели так, что Иван III даже запретил поединки с иностранцами. Ибо они легко одолевали любых русских поединщиков. А ведь еще за 150–200 лет до этого русские бойцы были одними из лучших в мире. А за 350 лет до этого так вообще самыми лучшими.

Вот так изводилась вся народная культура, вся цивилизационная традиция. Даже, если это подрывало обороноспособность страны. Но империи всегда жертвуют реальными целями, даже военного характера, лишь бы извести любые возможности внутреннего сопротивления.

Но почему же эта цивилизационная несовместимость не помогла сбросить имперские оковы? Почему другие страны, не имея таких же как мы естественных предпосылок для этого, давно отринули наследие византизма. Даже отдаленные «двоюродные», можно сказать остатки этого абсолютного зла.

Ответ прост. Над умами народа России столетиями довлело византийское православие. Оно подпирало империю, построенную по византийским лекалам, лучше сотен тысяч штыков. Ни одна другая столь же большая страна, как Россия не была православной. Поэтому вырывающиеся в мировые лидеры то одно, то другое государство, легко сбрасывали поповские путы, либо находили компромисс между остатками религии и требованиями жизни.

Византизм же на компромиссы с жизнью не способен. Он способен только на компромисс со смертью и ее прислужницей – тупой палаческой имперской бюрократией.

Византизм это больше, чем политическая модель, больше чем религия. Но он невозможен вне империи и византийского православия. И последнее, гораздо более сильная подпорка византизма, чем имперские бюрократические механизмы. Потому что оно формирует сознание и, что еще прочнее, подсознание.

Это можно наблюдать, общаясь с искренне верующими, но умными и порядочными людьми. Например, ученый антисемитских взглядов (бывают, знаете ли, и такие, хотя мы их и не приветствуем) истово повторяет каждый день молитвы и тексты из Ветхого завета, где сплошь Давиды, Исааки и Сары. «Как же совместить это с Вашим антисемитизмом?», — спрашиваешь его. Он говорит: «Знаешь, дружище, самому противно, но ведь это ….».

Он не знает, что ответить. Он, ученый с мировым именем, вдруг начисто лишается логики. «Ну, будь ты или православным, или антисемитом», — хочется сказать ему. Не потому что хочешь сагитировать за что–то. А потому что больно видеть как умный человек, отличный ученый, теряет логику. Так и в детство впасть можно. А будет обидно для науки потерять такую светлую голову.

Так что православие за эти семьсот с лишним лет своего монопольного всевластия на Руси (мы ведем отсчет его победы с 1240 года) гораздо глубже светских пережитков империи.

В самом деле. К 1917 году империя сгнила. Она рухнула сама. Но …

Была почти в точности восстановлена атеистом Лениным, иудеями Троцким и Свердловым и недоучившимся семинаристом Сталиным. Что объединяет столь разных людей? Только одно – они воспитывались в атмосфере государства с византийским православием.

Да, в воде можно не захлебнуться. Но нельзя в воде остаться сухим.

А отрава византизма в народе была такова, что ничего другого, кроме империи не могло быть построено на обломках романовской России.

За эти семьсот с лишним лет имперские и православные круги выработали много приемов взаимной поддержки. Отнюдь не всегда они действовали так прямо, как во времена Батыя и Невского. Иногда имперцы и православное лобби даже демонстрировали на публике существенные разногласия. Но это были «внутрисемейные» ссоры.

Например, Петр I существенно ограничил права и возможности церкви. Но он укрепил империю. Совместил сохранение системообразующих признаков византийского режима и требования догоняющей модернизации.

Но тем самым он сохранил и православие. Ибо если бы империя рухнула (а опасность такого рода в то время была), православие не сохранило бы своего положения. А так было только немного потеснено. В собственных же интересах.

Кстати, в сохраненной в виде СССР империи, православие на первый взгляд, было чуть ли не разгромлено. Но вот советская империя рухнула. И остатков православия хватило на то, чтобы а) возродить, хотя бы частично, положение церкви, как социального института и б) всячески способствовать сохранению имперских, византийских пережитков в нашей жизни.