Солнце еще висело на краю небосвода, и Курт, взяв в руки свирель, собирался влезть на крышу, чтобы попрощаться с уходящим днем, как вдруг услышал шаги. Он одернул рясу, накинул капюшон и подошел к открытым настежь воротам, с любопытством поглядывая по сторонам: «Кого же сюда могло принести?» Услышав, что Курт не начал привычный вечерний ритуал, вышел из кельи и Андрей.

Вскоре на тропе показалась Мария, подняла взгляд и с облегчением вздохнула от того, что, наконец, сюда добралась. Увидев двух монахов, которые разглядывали ее, как чудо, она поняла, что сюда редко кто забирается. От жажды у нее во рту пересохло, небольшой запас воды закончился через час после начала восхождения. И, словно прочитав ее мысли, ей принесли большую металлическую кружку холодной воды. Когда она напилась, один из монахов спросил, что ее привело к ним. Она понимала по-английски, но от усталости не поняла вопроса и почему-то сказала по-латышски:

– Извините, я не понимаю!

К ее удивлению, второй монах повторил вопрос по-латышски. Она, обрадовавшись, что, как ей показалось, встретила здесь соотечественника, просто ответила:

– Любопытство! Я сама из Риги! А вы откуда?

На ее вопрос он не ответил, а пожурил ее:

– С вашей стороны это было крайне неосмотрительно – спускаться по тропе ночью очень опасно! Вам придется, заночевать у нас в монастыре.

Мария опасливо посмотрела на двух мужчин, и ей стало страшновато. Но тот, кого она про себя окрестила земляком, просто сказал:

– Вам нечего бояться. Мы приняли обет безбрачия. Можете расположиться в гостевой келье! – и указал на отдельную дверь в торце дома.

Мария их поблагодарила, а себя молча проклинала за то, что сюда поднялась.

В комнатке было все чисто, словно здесь только что потрудилась горничная. Она расстелила постель на жесткой деревянной кровати, на всякий случай задвинула дверной засов и легла.

Заснуть на новом месте всегда довольно непросто, но если ты как следует притомился, то любое место, где можно прикорнуть, будет самым лучшим ложем. Так было и с Марией – через секунду после того, как ее голова коснулась подушки, она уже видела сон. Ей казалось, что она опять бредет вверх по бесконечной тропе и никак не может дождаться, когда путь все же закончится. Во рту от нагрузки становилось все суше и суше, и когда жажда стала совсем нестерпимой, Мария открыла глаза и поднялась с кровати. В комнатке было душно. Нагретые за жаркий день скалы всю ночь отдавали свое тепло.

Кто-то специально для нее оставил на столе глиняный кувшин, наполненный до краев свежей водой, и эмалированную белую кружку, которая отражала свет растущей луны. Мария жадно сделала несколько глотков и замерла. Откуда-то сверху полилась нежная и воздушная мелодия флейты. Ее волшебные звуки заставили Марию выйти наружу, чтобы увидеть, кто это так играет.

Совершив утреннюю молитву, Курт, как всегда, влез на крышу и стал играть свой гимн солнцу, которое готовилось вот-вот прорезать своими лучами весь небосвод. И только вспыхивал первый луч, как все птицы, перебивая друг друга, славили вновь наступивший день, а он откладывал в сторону флейту и наблюдал сверху, как солнце выплывает из-за моря.

Он почувствовал спиной чей-то взгляд и обернулся. Во дворе стояла Мария, завороженная его игрой.

– Извините, что помешала! Это вы играли?

– Вы мне не помешали! Просто солнце уже взошло.

Курт незаметно натянул рясу на свои ноги, чтобы она не увидела копыт, и ловко спрыгнул с другой стороны, а потом подошел к ней.

– Как вы отдохнули в нашей обители? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Сейчас будем завтракать.

Он пригласил Марию в помещение рядом с воротами, которое служило им и кухней, и трапезной. Там уже хлопотал по хозяйству второй монах.

Впервые в жизни она прочла с ними застольную молитву, взяла видавшую виды алюминиевую ложку и зачерпнула из глубокой миски овсяную кашу с изюмом на воде. Было на удивление вкусно, и ей уже стали очень нравиться это необыкновенное приключение и странный монах, который даже за столом не снимал своей черной шапки. Она украдкой на него поглядывала, и один раз они встретились глазами. Ей показалось, что на мгновение она увидела яркую вспышку. За столом никто не разговаривал. После трапезы они перекрестились, поднялись из-за стола и вышли во двор.

Мария не стала злоупотреблять гостеприимством, оставила в ящике для пожертвований двадцать долларов, поблагодарила иноков, собрала в рюкзак вещи и стала спускаться по тропе вниз. Ни на минуту у нее не выходил из головы этот странный монах, играющий на флейте в ночи.

До отеля она добралась в середине дня, изрядно устав. Но все же установила мольберт, быстро сделала на холсте набросок, приготовила краски и нанесла первый мазок. Уже к вечеру с полотна на нее смотрел тот странный монах с флейтой в руке. Она долго не могла написать его глаза, в них было столько печали, и эта внезапная вспышка, как молния… Он так отличался от всех людей, которые ее окружали в этом мире…

Той ночью она долго не могла заснуть, лежала с закрытыми глазами, пытаясь думать о своем муже, но вместо него появлялся совсем другой образ. А когда все же уснула, то в сновидениях была рядом с тем монахом. Ей казалось, что они сидят у берега моря и о чем-то разговаривают. Она больше слушала его и не могла оторвать от него взгляда.

Утром праздные отдыхающие неторопливо идут на завтрак, наслаждаясь недолгой прохладой в тени больших цветущих кустов. Пальмы не дают столько тени, их стволы вознесли свои листья высоко над головами, и ветер колышет их из стороны в сторону.

В ресторане от мраморных стен веет прохладой, даже на террасе очень комфортно, и все пытаются устроиться там, откуда хороший вид на море.

Все столы оказались заняты, было свободно только одно место за столиком возле портика с изображением Амура. Мария подошла к мужчине, который в одиночестве за ним сидел, и спросила:

– Извините, это место свободно?

Мужчина встал и учтиво отодвинул стул: – Присаживайтесь, пожалуйста! Мне приятно будет с вами позавтракать!

Это был Фарбус.

Ему показалось, что он где-то уже видел эту девушку. С трудом вспомнил, что она была одной из студенток академии, которые приходили к нему в мастерскую. Она же не могла его сразу узнать – он не брился последние два месяца, и его лицо было покрыто густой щетиной с проседью. Но немного погодя с сомнением спросила:

– Мы с вами случайно не знакомы?

Он подумал и ответил:

– Может быть.

Мне с детства не нравились хорошисты. Это порода людей, которые пытаются казаться для всех очень хорошими. Обычно они – люди с прилизанной прической приказчика с пробором, виноватой улыбкой и почему-то чаще всего со светлыми глазами и волосами.

Когда хорошисты учатся в школе, большинству одноклассников часто хочется дать им пендель за то, что они постоянно подлизываются к учителям и ябедничают из хороших побуждений. И, как правило, это остается только желанием, потому что в противном случае в школе сразу появляются их родители и разбираются с обидчиком.