Юрьев не был охотником до попоек, но раз в полгода мог хорошо дернуть с Русланом, хотя в школе не особо дружили и вообще люди разные. Тощий Дементьев мнил себя футбольным фанатом; здоровяк Юрьев считал, что ноги не должны быть умнее головы. Объединяли приятелей школьные годы чудесные, неиссякаемый источник бесед и стычек. Сидят, наверное, сейчас на спонтанном мальчишнике, спорят с пылом, кто кому в глаз засветил в пятом классе. И надираются Елениным «Курвуазье», припрятанным на папин день рождения! Руслан, вспыльчивый после третьего тоста, способен освежить фонарем темную, на его взгляд, память Юрьева. А того гневить – все равно что медведя в берлоге дразнить…

Елена позвонила домой с Наташиного домашнего телефона. Разбуженный муж с подвыванием зевнул в трубку:

– Такси вызвать?

– Нет, у Наташи переночую.

– Все о’кей?

– О’кей…

Отлучавшаяся в комнату Наташа завертела рукой:

– Зацени!

Жгутообразное золотое кольцо смотрелось на ее безымянном пальце как петля на шейке Барби.

– Да-а, – протянула Елена неопределенно.

– Всегда ты так! – Наташа с досадой брякнула кольцо о стол, но поделиться новостью хотелось больше, чем дуться. – Слушай…

Осенью она познакомилась с ученым китайцем. Ван Чуньцзао жил в Приморье и приезжал на симпозиум. Познакомилась с ним Наташа в гостиничном ресторане. Компания танцовщиков завернула туда вспрыснуть маленькое торжество, а Ван – Иван Доанович – там ужинал. Неделю Ваня с Наташей гуляли вечерами по городу. Ученый произвел на нее впечатление человека, не очень приспособленного к жизни.

– Зато умный – прямо Конфуций! А главное – вдовец и детей нет. На прощание прошлись по нашему Бродвею, заглянули в ювелирный магазин. Мне понравилось это кольцо, Иван заметил и купил. Просто так, в подарок. Потом посылали друг другу эсэмэски, а вчера получила письмо. Зовет, представляешь?! Пока в гости зовет, с мамой познакомиться, то-се. Она у него русская. Но я же не девочка, чтоб сразу с места срываться, да и ансамбль к фестивалю готовлю… Или все бросить и ехать, а? Вдруг это судьба?

– Ну не знаю, – засомневалась Елена. – Китайцы, говорят, агрессивные.

– Не скажи, – горячо вступилась за народ Наташа. – С чего им злобиться? Их вон сколько, им ничего не стоит в какую-нибудь локальную войнушку бросить горстку солдат в пять-шесть миллионов, но ведь не бросают! Да они, кто-то ихний сказал, могут напиться пива, встать на Китайскую стену, и начнется всемирный потоп! Бомб тратить не надо.

– Тогда езжай.

– Иван на семь лет меня младше, – вздохнула Наташа. – И мы с ним, знаешь, не того… ничего не было. В первый раз со мной такое. Он, наверно, романтик. Или импотент.

– Тогда не езжай.

– В гости же… не насовсем… Там и проверю. Правда, он с мамой живет. А если мы с ней характерами не сойдемся?

Елена жалела, что уедет единственная подруга. Но Наташа, если разобраться, была создана для дома. Хозяйка отменная, любая вещь в ее доме окутана теплом, все играет, переливается и блестит. А еще она порядочный и преданный человек, это мужчины ей попадались не те. Кто-кто, а Елена знала это и желала подруге счастья.

– Ну и что, что бабушка, разве наши годы – годы? – хорохорилась Наташа. – Нам же, Лель, до пенсии еще как до Пекина раком! Не седые, сиськи не висят. А ноги у нас двоих на всю школу были самые красивые, помнишь?

– Да… Не годы… Да, ноги, – кивала Елена, не понимая, к чему подруга клонит.

– Почему он сбежал?

– Кто? Китаец?

– Я о том, который пел. «Милая, ты услышь меня-а-а…» – Наташа вытерла слезы и усмехнулась. – А китаец… Может, и полюблю его. Когда переспим. – Она вдруг встрепенулась: – Забыла спросить: как это Валерка тебя почти до двух отпустил?

– Я его обманула, – с неожиданной горечью ответила Елена.

Наташа заметно воодушевилась:

– Ой, вы же вокруг одна счастливая пара! Я-то считала, что он без ума от тебя до сих пор! Неужели поссори…

– А твое, Наташ, какое дело?

– Лю-убишь, – не обиделась она. Прощаясь, слегка взрыднула от прилива чувств. Елена неприязненно подумала: пусть едет к своему китайцу.

Назрел, кажется, кризис их дружбы. Прошло время, когда многие мысли и мечты подруг совпадали. Что-то сбылось, что-то – нет, менялись годы, мода, хахали Наташи, а сама она, несмотря на осмысление разницы между мужчиной и женщиной, осталась прежней Наташей. Елена же, не заметив, потеряла в текучей Лете детское имя Леля и давно уже чувствовала себя другой. Вне обыденности.

– Приходи! – крикнула в дверь Наташа.

– Приду! – соврала на бегу Елена, расстреливая каблучками ступени.

На улице мел мерзкий сырой ветер. Мигнул зеленый глазок такси, опахнуло автомобильным теплом. Шофер бесстрастно кивнул, услышав название далекой улицы.

Елена ехала в криминальный квартал с дрожью в сердце: телефон, телефон! Хоть бы у Наташки догадалась попросить. Ведь невооруженным глазом было видно, что эта Антонина – шиза. Летает она! Чайка по имени Джонатан Ливингстон…

Сумерки липли к глазам. Хмурый шофер вез непонятно куда. Елена потеряла направление и находилась как будто в преддверии сна.

Она летела.

Внизу спал ночной город. Мимо ширкали звезды, сливаясь на горизонте в блистательную дугу. Елена летала к ничем не омраченному миру. Ее только мучило, что рядом нет Юрьева. Бок о бок с ней несся незнакомый человек. Он собрался проникнуть в неизвестный терминал зайцем. Свет фонарей на лице человека перечеркивали тени домов. Ему не удастся проскользнуть незамеченным. На нем кепи и толстый свитер. Воздушные волны нежно касались Елениного обнаженного тела. Хотелось подсказать попутчику, чтобы он снял одежду, иначе не примут. В чистом мире человек должен быть от всего свободным.

Машину качнуло. Пассажирка проснулась и уставилась в ветровое стекло. Продолговатые хлопья снега растекались по нему, словно лучи фар привлекли стаи летучих гусениц.

«Растиражировались брови Николая Ивановича», – засмеялась про себя Елена. Хлопья-брови были прямой конфигурации, что означало недовольство заведующего отделом.

– Апрель называется, – сказал шофер. – Снежинки какие-то длинные. Прямо чернобыльские.

Елена предположила, что неестественную форму хлопьям придает эффект движения, но, выйдя из автомобиля через несколько минут, убедилась: действительно «чернобыльские». Снег падал плотно, шерстисто, как руно.

Текучие стены поглотили капот машины вместе со звуком мотора. Елена выставила руки сквозь белый кокон и, ослепшая, двинулась вперед. Вспомнился обрывок старой песни: «…они слетают с неба, Мы же знаем, что они из снега, Мы же с вами не сошли с ума…»

Она едва не лишилась чувств, когда кто-то схватил ее за пальцы.