Подруги познаются в беде. Славянская Федерация даже не очень скрывала, что намерена попытаться выжить в одиночку, рассредоточив собственное сравнительно немногочисленное население по убежищам в тайге и тундре и предоставив исторически, извечно перенаселенным субъектам Конфедерации выкручиваться как умеют. В ответ на ноты протеста сыпались обвинения в чрезмерной азиатской рождаемости, чудовищные в устах любой женщины. Как видно, женщина-политик – это оксюморон вроде мягкого наждака или свинцового пуха. Алият не раз с отвращением думала, что политик – не профессия, а диагноз опасного и отвратительного заболевания. Увы, совсем не стыдного. Даже наоборот.

Неужели дело дойдет до войны? А что, очень может быть. Хотя до катастрофы осталось всего ничего, меньше двух недель, а уж такой-то срок северные соседки, надо полагать, сумеют выиграть, особенно если додумаются держать эластичную оборону и насытят ее средствами ПВО, оберегая тылы от десантов. Вот тебе и сестры навек, вот тебе и хинди-руси. Отложились, предали, и теперь что – давить их танками? Да и танков почти нет, сто лет не воевали, а проводили одни лишь полицейские операции. Дьявол, да Восточно-Азиатской Федерации за такой срок вряд ли удастся найти и сосредоточить у северных рубежей достаточное количество техники для решительного прорыва!

Можно, конечно, наступать без всякой поддержки, одной живой силой, пустить вперед кое-как вооруженных эксменов, все равно их некуда девать – и переть дуром, лезть вперед через горы тел, уповая на то, что боеприпасы у противника не бесконечны, а стволы пулеметов имеют полезное свойство перегреваться… Видимо, так и будет сделано. Даже ядерный шантаж вряд ли сделает северянок уступчивыми – им прекрасно известно, что все боевые ядерные средства находятся в исключительном ведении Конфедерации и предназначены в первую очередь для космофлота, а возможная заначка в две-три боеголовки ничего по большому счету не решит…

Алият тряхнула головой, гоня прочь несвоевременные мысли. Небольшая черная коробочка с индикатором обратного отсчета и единственной красной кнопкой лежала у нее на коленях, и индикатор показывал, что до подрыва зарядов осталось шестнадцать секунд. Вот уже пятнадцать… четырнадцать…

Тут-то и зазвонил мобильник. Не личный, выключенный, а специальный. Этот номер знали всего человек шесть-семь, не больше.

– Алият Цэрэнкулова слушает.

– Отменить взрыв плотины! – Голос был на грани истерики. Такой визгливый фальцет мог принадлежать только холеной, надменной, облеченной властью даме, впервые в жизни впавшей в беспросветную пучину постыдной паники. – Алият, вы слышите меня? Немедленно отменить взрыв!

– Я слышу, – ответила Алият. Ее палец лег на красную кнопку отмены. – Кто говорит?

– Говорит министр труда. – Голос стал срываться. – Только что… Заседание кабинета… Решение… Именем… Приказываю отменить взрыв!..

Осталось шесть секунд до подрыва. Нет, уже пять.

– Приказывать мне может только штаб гражданской обороны, – оборвала Алият и раздраженно дала отбой. Вот всегда так. Обязательно найдется какая-нибудь истеричка, и надо почитать за счастье, если только одна, а не целое стадо блеющих овец…

Красная кнопка осталась в бездействии, а Алият за две оставшиеся секунды безуспешно попыталась вновь поймать взглядом крошечную одинокую фигурку на гребне плотины. Зачем – она не сумела бы ответить. Разве обреченность прекрасна, чтобы на нее смотреть? Разве смерть не отвратительна?

Через две секунды точно по плану сработали малые заряды, и плотина, беззвучно вздрогнув, начала заволакиваться пылью. Будто ударили палкой по давным-давно не чищенному ковру. Какая длинная секунда… Вот, сейчас…

Столь же беззвучно из тела плотины двумя вертикальными цепочками – сверху донизу – выметнулись фонтаны пламени, пыли и бетонной крошки. Работа придонных зарядов осталась незамеченной, но Алият точно знала, что сработали и они. Иначе просто не могло быть, вероятность отказа – единица после четырех нулей. Центральная пятисотметровая часть плотины не вспучилась и не начала ломаться – к немому удивлению Алият, вода начала выдавливать ее единым куском, толкая перед собой, как поршень. Клубилась пыль, мешая видеть. Вот, наконец, по флангам выдавливаемого фрагмента ударили яростные потоки, и только тогда бетонный монстр начал терять высоту, оседая и заваливаясь. Водяной вал перехлестнул через него. Взрывная волна подбросила вертолет, потрясла, покачала и отпустила. Если бы не поднялись выше ущелья, могло быть хуже. Могло бы достать и брызгами, не то что взрывной волной, а брызги там такие, что вертолет для них – мошка. Слизнет, как жаба языком, и привет. Да и сам вал гонит перед собой по ущелью нехилую воздушную волну – стоит посмотреть, как она гнет деревья за секунду до того, как их сметет коричневая стена воды, а с того вон дома сорвало крышу…

Связавшись со штабом, Алият деревянным голосом доложила об успешном выполнении задания. Взглянув на пока уцелевшие огрызки плотины и на зеркало водохранилища, отметила: уровень воды практически не упал. Ну еще бы – тридцать пять кубокилометров! Надо полагать, бешеный напор начнет ослабевать лишь спустя часы, а окончательно иссякнет лишь через сутки-двое, никак не раньше. Вода схлынет, оставив после себя… да чем меньше она оставит, тем лучше!

– И все-таки это было прекрасно, – прошептала потрясенная Алият.

– Что, прошу прощения? – заинтересованно спросила пилотесса. Кажется, на нее взрыв плотины не произвел особого впечатления. Лишенное воображения существо.

– Ничего. Все идет по плану, говорю. Все прекрасно, все замечательно. Теперь развернись и следуй над валом до Батана. Мы свое дело сделали, теперь поглядим на работу воды…

Тугие массирующие струи били из стен тесной кабинки, то обжигая дряблую кожу, то вмиг заставляя ее покрываться мурашками. Душ Шарко сам по себе великая вещь, а если он еще и контрастный, то любую человеческую развалину поставит на ноги, выдержало бы только сердце. О-о-о!.. О-о-о-о!..

Мучение и наслаждение одновременно. Рай и ад. Лед и пламень.

Вот так. Еще. И еще. Пять минут под душем – сутки бодрости. Увядшее тело, в сущности старушечье, иссыхающее… теперь твоя функция только в том, чтобы поддерживать работоспособность головы, а обо всем прочем забудь. И о том, как в молодости купалась в водопаде в канадских Скалистых горах, забудь обязательно. Вода там была куда холоднее, она текла с ледников и била с такой силой, что ты едва удерживалась на ногах. Сорок лет прошло, а будто вчера все было. Сейчас бы нипочем не удержалась, камни там были скользкие, будто намыленные, а тогда ты даже приплясывала и хохотала так, что едва не заглушала грохот воды. И подруга была рядом, тогда казалось – любимая, единственная, а на широком скальном карнизе вдали от водяной пыли пылал костер из пахучих сосновых веток и стояла оранжевая палатка, спасительница от холода и комарья, храм чистой любви, радостной, как луч, искрящийся в капельке росы, как сверкающие на рассвете пики гор и как радуга над водопадом…