Невесомая, как ласковое прикосновение робкого весеннего лучика светлая прядь, выбившаяся из-под шитой бисером тесемки на лбу. Смеющиеся зеленые глаза. Образ, который он не забывал никогда, затмил в этот миг собою все мироздание. Словно и не было всех этих ненужных, песком просыпавшихся сквозь пальцы лет.

Осторожно, словно боясь неосторожным, грубым движением рассеять сладкий морок, он ласково заключил ее в объятия и, не веря своему счастью, ответил на поцелуй.

Все было как во сне. Ночной город, нависший над ними темной громадой, лишь усиливал это ощущение.

Ошалев, он даже не сразу понял, что она ушла. Когда, как — сказать бы не смог, пытай его хоть все полозовы гридни.

А осознав, что стоит посреди проулка один, с лицом юродивого полудурка, тряхнул головой, заставив мысли вернуться на землю.

— Все слышал? — обратился он в темноту.

— И видел, — раздался из наиболее густой тени голос. Чего в нем было больше — растерянности, злорадства или деловитости, точно определять Тверд так и не научился.

— Я имею в виду то, что нужно было слышать.

— Так и я это имею в виду, — Туман возник перед ним, словно неслышно вышвырнутый могучей рукой предка из цветущих садов Ирия за Камнем. — Покушение на нас… то есть теперь-то мы выяснили, на кого именно из нас… организовал Полоз.

— И еще он замыслил что-то такое, что ему и жена уж не верит.

— Ну, да, — словно нарочно выдержав паузу, как бы говоря ей «я-то теперь знаю, что на самом деле движет его женой», лениво согласился лучник.

— Выходит, нам нужно его перехватить.

Снова пауза.

— Ну, да.

Тверд готов был сейчас этого молчуна придушить.

— Где Хват?

— Ждет на другой стороне. С лошадьми. Сказал, в прошлый раз все сорвалось, потому уздечки коней вложили в рукожопую длань, которая не сумела нормально и вовремя всех спасти. Вызнал, что за свидетелей нашел Полоз в Полоцке?

— Нет. Да теперь и не важно. Почему столько тянули? Я-то думал, что это ты за мной пришел, как договаривались. Хотел уж было догнать тебя да хорошенько пнуть под зад — чтобы в следующий раз сначала руки развязать догадался, и только потом уже пальчиком за собой манил. Представляешь, что было бы, и впрямь догони я ее с такими мыслями?!.

Молчание.

— Нет. Зато точно знаю, чего бы тогда не было.

Тверд вперился в него испепеляющим взглядом. С тем же успехом мог бы зыркать и на доски тына, возле которых они сейчас стояли.

Досадливо махнув рукой, он развернулся и шагнул в темноту.

— Кентарх…

Он остановился. Обернулся.

— Хвату — ни слова.

— Это уж, поверь мне, само собой. Я, если честно, и тебя хотел попросить о том же…

— Я имею в виду, о том, кто организовал покушение.

Только сейчас до Тверда дошло, что действительно варяг ведь с самого начала упирал именно на эту версию. Настаивал он на ней, конечно, не от большого ума, а скорее, как обычно, для того лишь, чтобы самому умыть руки и отвести от себя косые взгляды. Но ведь, скотина чубатая, — попал!

— Конечно, — Тверд вспомнил такую же просьбу варяга в речном селище. — Хвату, само собой, ни слова.

Глава 10

Гром в ночи

Луна серебрила пики елей, раскачивающихся под упругим напором ветра. Она словно вела ярый спор с тучами, кому принадлежит лежащий внизу мир. Лес то заливала мертвенно-белесая синь, то вдруг он погружался в густой сумрак. Лошади в такие моменты начинали волноваться, храпеть и стричь ушами, всем видом показывая, что это ночное путешествие им не особо по нутру.

Следы побоев на лице ныли и саднили, но он старался не обращать на это внимания. Хуже было то, о чем не подумал с самого начала — ведь именно такую образину поцеловала Ждана. Не погнушалась…

Не то чтобы он не хотел в это верить. Но если это — не проявление настоящих чувств, то что же тогда?

— Сдается мне, на самом деле ты попер к Полозу не вытягивать из него тайны, — только сейчас Тверд заметил, с каким интересом на его погруженное в думы лицо смотрит Хват, — а чтобы при жене обвинить его в предательстве. Гляди, мол, лада, какого себе свинорылого суженого выбрала. Изменника! Другое дело я: вон какой стою гордый да неподкупный витязь, смело бросаю обвинения, выбравшись героем из сечи! А Полоз, должно быть, обязан был заскулить побитой шавкой и прыснуть под забор. А вы бы с его кралей остались жить-поживать. Счастливой невесте даже переезжать никуда бы не пришлось — так и принялись бы в боярском тереме детишек настругивать.

— Когда ты уже о деле станешь думать больше, чем о бабах?

— Я? — состроил искренне удивленную рожу Хват. — Я ради бабы еще ни разу рожу добровольно под кулаки не подставлял.

— Но это именно благодаря бабе мы нынче узнали кое-что интересное о боярине Полозе. И если он замешан в измене, получается, что вовсе не случайно сбежал с поля сечи, бросив Лемеха. Ему нужно было, чтобы у Светлого все сомнения пропали на тот счет, что конунг — предатель, которого нужно поднять на копья. А свидетели его таинственные… Да есть ли они вообще?

— Ну, теперь-то мне, конешное дело, куда легче стало, — понимающе кивнул Хват. — Теперь-то мы знаем, что с Полозом нам, ясен пень, куда веселее будет пугалом на шесте корчиться. Ты мне только знаешь что скажи? Ты ему про ближника его предателя рассказывать будешь уже с колом в заднице или до того с Полозом еще раз поспоришь, кто из вас больше изменник?

У опушки леса, над которой нависал холм, где они сидели, горели огромные костры. Оставалось только диву даваться, как вихрящийся жар огня от них до сих пор не перекинулся на чащу. В глубине рощи стучали топоры да повизгивали пилы — в свете огненных исполинов там орудовали лесорубы. Доски для телег, короткие пузатые бруски для щитов, древки для копий и топоров, тонкая щепа будущих стрел: дерево необходимо любому военному маршу ничуть не меньше, чем кони или даже военачальники. Сравниться с его полезностью могло только железо. То самое, из которого сейчас в полутора десятках походных кузниц выбивали, вытягивали и вызванивали гостинцы войны. В ближайшей к ним кузне под открытым небом, что притулилась к сработанному на скорую руку сарайке, били сразу по двум наковальням. На одной в искрах и клубах пара выстукивали округлые умбоны для щитов, а на той, что рядом, плющили тонкие гибкие прутья,