– Ну, она тогда еще не знала, что выйдет за меня замуж.

Он показывает ей открытку с видом города, где живет Шейла. Туда, на Гавайи, Остин собирается переехать. И фотографию дома Шейлы. Вдоль главной улицы города, прямо посередине, растут в ряд пальмы. Дома на улице низкие, белые или розоватые, с фонарных столбов свисают переполненные цветами корзины, и над всем этим синеет густой бирюзой небо, на котором написано летящими буквами, словно свернутыми из шелковой ленты, название города – гавайское, такое, что не выговорить и не запомнить. Висящее в небе название города казалось столь же реальным или столь же нереальным, как и весь остальной городской пейзаж. Что же касается дома Шейлы, то его практически не было видно – лишь кусок балкона среди красных, розовых, золотых цветущих деревьев и кустов. Но перед домом был пляж – песок чистый, как сливки, и об него разбиваются волны, яркие, как драгоценные камни. Здесь будет гулять Остин Коббет со своей дружелюбной Шейлой. Неудивительно, что он решил полностью сменить гардероб.

Остин нанял Карин, чтобы полностью вычистить дом. Вплоть до книг, старой пишущей машинки, фотографий жены и детей. Сын Остина живет в Денвере, дочь – в Монреале. Он писал им, говорил с ними по телефону и попросил забрать все, что они хотят. Сын захотел взять столовый гарнитур – на следующей неделе за ним придет грузовик. Дочь сказала, что ей ничего не надо. (Карин уверена, что она передумает, – людям всегда что-нибудь да хочется.) Всю мебель, книги, картины, ковры, тарелки, кастрюли и сковороды отправят в «Аукционный амбар». Машину Остина тоже продадут с молотка, и электрическую газонокосилку, и снегосдуватель, подаренный сыном на прошлое Рождество. Аукцион состоится после отъезда Остина на Гавайи, и вся выручка пойдет в «Дом Лазаря». Остин основал «Дом Лазаря», когда был священником. Правда, он его не так назвал: сначала это учреждение называлось «Поворот кругом». Но теперь решили – Брент Дюпрей решил – дать ему новое название, более религиозное, более христианское.

Сначала Остин собирался просто отдать все эти вещи «Дому» в пользование. Потом подумал, что гораздо уважительней будет отдать им деньги, пускай тратят по своему усмотрению. Пусть купят то, что им понравится. Не надо заставлять людей пользоваться тарелками его жены и сидеть на ее старом диване.

– А что, если они возьмут и купят на все деньги лотерейные билеты? – спросила Карин. – Вы не думаете, что это слишком большое искушение?

– В жизни шагу не ступишь без искушений, – ответил Остин с бесящей улыбочкой. – Что, если все билеты возьмут да выиграют?

– Брент Дюпрей – змей.

Брент захватил полный контроль над «Домом Лазаря». Остин задумывал его как приют для людей, желающих бросить пить или отказаться от какого-то другого порока, поглотившего их жизнь; теперь он стал обиталищем «вновь родившихся во Христе», с молитвенными бдениями длиной во всю ночь, пением гимнов, стенаниями, признаниями в собственной греховности. Именно так Брент захватил власть – став религиознее самого Остина. Остин помог Бренту бросить пить; он тащил и тянул Брента, пока не вытянул его из старой жизни и не втянул в новую, в которой Брент руководит «Домом», получая субсидии от церкви, правительства и так далее. Он, Остин, совершил большую ошибку, думая, что удержит Брента на этой позиции. Встав на дорогу святой жизни, Брент набрал скорость и обогнал Остина, пронесся мимо его тихой, осмотрительной веры и помчался дальше. Он стакнулся с фракцией прихожан Остина, стремящейся к более строгой, более агрессивной версии христианства. Остина практически одновременно выдавили из «Дома Лазаря» и из собственного прихода. А нового священника Брент прибрал к рукам почти мгновенно. И несмотря на это – или из-за этого – Остин хочет отдать деньги «Дому Лазаря».

– Кто скажет с уверенностью, что путь Брента менее приближает к Господу, чем мой? – говорит он.

Карин уже давно не следит за языком:

– От таких слов мне блевать хочется.

Остин напоминает ей, что она должна вести учет своих рабочих часов – чтобы получить деньги за всю сделанную работу. И еще, если ей что-то приглянулось из вещей, он готов это обсудить.

– В разумных пределах. Если вы вдруг попросите машину или снегосдуватель, я буду вынужден отказать, поскольку это ущемляет интересы «Дома Лазаря». Как насчет пылесоса?

Так вот, значит, как он ее видит – в первую очередь уборщицей чужих домов? И вообще, пылесос у него – жуткое старье.

– Спорим, я знаю, что Брент вам сказал, когда узнал, что вы даете мне эту работу, – говорит она. – Спорим, он сказал: «Вы собираетесь поручить юристу, чтобы он ее проверил»? Он так сказал! Правда ведь?

Остин на это ничего не отвечает, только говорит:

– С какой стати я буду доверять юристу больше, чем вам?

– Это вы ему сказали?

– Это я вам говорю. Я считаю, что человеку либо доверяешь, либо не доверяешь. И если решаешь довериться, то начинать надо сразу.

Остин очень редко поминает Бога. Однако в подобных предложениях слово «Бог» ощущается – будто висит в воздухе где-то рядом, – и от этого становится не по себе. У Карин словно горсть крошек просыпалась по хребту – лучше б уж сказал, и дело с концом.

Четыре года назад Карин и Брент были еще женаты, еще бездетны и еще не переехали в комнату над скобяной лавкой. Они жили на старой бойне. Это был дешевый многоквартирный дом, принадлежавший Моррису Фордайсу, но когда-то в нем и впрямь размещалась бойня. В сырую погоду там припахивало свиным хлевом. А другой запах присутствовал постоянно – Карин считала, что это пахнет кровью. Брент нюхал стены, становился на четвереньки и нюхал пол, но не мог учуять того, что чуяла она. Да и как он мог уловить что-либо, кроме облака перегара от собственных проспиртованных потрохов? Брент тогда был алкоголиком, но не то чтобы совсем пьяницей. Он играл в хоккей в «команде старпёров», или, как она официально называлась, «тех, кому за тридцать» (он намного старше Карин), и утверждал, что сроду не выходил на лед трезвым. Какое-то время он работал в строительной компании Фордайса, а потом пилил городские деревья для муниципалитета. Он пил на работе, когда была такая возможность, а после работы ходил пить в «Клуб охотников и рыболовов» или в бар мотеля «Зеленая гавань», прозванного в народе «Зеленое говно». Однажды ночью он завел бульдозер, стоявший возле «Зеленой гавани», и перегнал его через весь город в «Клуб охотников и рыболовов». Конечно, его поймали и оштрафовали за управление бульдозером в состоянии опьянения. Хохотал весь город. Однако никто из смеявшихся не предложил оплатить за Брента штраф. И Брент чем дальше, тем сильнее съезжал с катушек. В другой раз он разобрал лестницу, которая вела в их квартиру. Не разломал в приступе гнева, а разобрал, вдумчиво и методично, снимая ступеньки и опоры. Начал он сверху и постепенно двигался вниз, а Карин стояла, ругаясь, на лестничной площадке. Сперва она смеялась над ним – она к этому времени и сама пропустила пару бутылок пива, – а потом, осознав, что он действует всерьез и что она теперь не сможет выйти, принялась ругаться. За спиной у Брента соседи опасливо выглядывали из квартир.