На меня падает длинная тень Рассела.

– Поднимайся.

Я вообще не хочу покидать эту комнату, но подтягиваюсь на руках и бреду в сторону кровати.

– Ты куда собрался? – спрашивает он.

Я кашляю. Горло пересохло. Жаль, воды было так мало.

– Спать?

Он качает головой и указывает на чемодан.

– Прости. – Я начинаю плакать.

– Ты со мной сражаешься. – Он разворачивается и выходит. Я падаю на кровать, но секунду спустя плечи и спину обжигает боль.

– Стой! Пожалуйста! – Я пытаюсь поднять руки, но мышцы не слушаются, и удары сыплются мне на лицо. – Я поеду к Норе!

Порка вдруг прекращается. Лицо Рассела становится просто ужасным.

– Ты хочешь уехать?

– Нет. – Я трясу головой. – Нет.

Он все еще потрясенно сжимает прут.

– После всего? Ты хочешь уехать?

– Нет. – Я снова трясу головой, но он меня не слышит. Внезапно прут обрушивается на меня с головокружительной скоростью. – Прости. – Я поднимаюсь и ползу к чемодану.

Рассел все еще бьет меня, когда я заползаю обратно в чемодан.

Джулиан

Раньше свет лился сквозь две крохотные дырки диаметром с карандаш, но теперь стало совершенно темно. Мне жарко. Я хочу пить. Я голоден. Меня вдруг накрывает волна паники, и хочется заорать.

Думай о хорошем.

Если я стану думать о хорошем, то смогу дышать. Я представляю Элиана Маринера. Как я стою на его корабле и могу уплыть куда угодно.

Дыхание постепенно выравнивается, и вскоре я проваливаюсь в полудрему. Мысли кружат в голове. Мама… папа… Эмеральд… Адам.

Сколько прошло времени?

Я не знаю.

Наконец, я могу думать лишь об одном: мне надо в туалет. Я считаю до шестидесяти, потом делаю это еще десять раз. Десять минут. Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Выбора нет. Я больше не могу терпеть.

Иногда воспоминания приходят совсем неожиданно. Например, мамино лицо, когда я на нее рассердился и заявил, что больше люблю папу. Или его лицо, когда я рассердился на него и сказал, что больше люблю маму. Такие воспоминания связаны меж собой единой нитью. Видишь одно, а за ним тянется другое. Вспомнишь один проступок – и увидишь их все.

Однажды мы пошли на прогулку, и я нашел лягушат. Мама не разрешила мне забрать их домой, и я спрятал лягушат в карман. А еще однажды обнаружил гнездо малиновки с тремя яйцами. Папа велел их не трогать, но я все равно тайком понес яйца в школу, чтобы похвастаться.

Когда я достал лягушат из кармана, они были мертвы.

Когда я пришел в школу, учительница сказала, что мама-птичка не вернется в гнездо, даже если я положу яйца обратно. Птенцы никогда не появятся на свет.

Я не хотел убивать лягушат. Я не собирался убивать птенцов.

Мама с папой сказали мне, мол, не надо плакать. Отец взял меня на руки и сказал:

– У тебя голова разболится.

Но она уже болела. Папа принялся растирать мне лоб своими разноцветными пальцами, а мама сказала:

– Это случайность, вот и все.

Но «случайность» – не то слово, когда кто-то умирает. Когда кто-то умер по твоей вине.

Воспоминания о несчастных случаях тоже связаны между собой. Как во втором классе маме пришлось нести мне чистые штаны. Как я нечаянно пролил красную краску на диван. И как социальная работница сообщила мне о гибели родителей. Случайность, просто случайность.

Кажется, я слышу, как отпирается замок. Иногда у меня случаются галлюцинации, но не в этот раз. Крышка открывается. Должно быть, Рассел стоит надо мной, но свет слишком яркий и слепит меня. Но свет – это хорошо. Он подзарядит звезды. Чем дольше чемодан открыт, тем лучше.

Стакан с водой оказывается у меня руке, и я жадно пью. Зрение проясняется, и я вижу, как Рассел кривится. Он с отвращением принюхивается, и я сгораю от стыда. Он лишь говорит:

– В душ.

Руки и ноги болят еще сильнее, чем в прошлый раз, но вода успокаивает. Я беру мыло и оттираю свое вонючее тело и волосы. Когда я наконец выбираюсь из душа, горячая вода уже закончилась.

Во рту затхлый привкус. Дверь ванной распахнута, и Рассела что-то не видно. В спешке я не трачу время на то, чтобы выдавить пасту на зубную щетку, просто выдавливаю немного прямо в рот. Она такая сладкая и густая, так сильно напоминает еду, что, не успев подумать, я ее глотаю.

Я кашляю, когда на пол падает тень Рассела.

Я отворачиваюсь, но чувствую на спине его взгляд. Он бросает на пол штаны. Я натягиваю их, затем бреду к чемодану и забираюсь внутрь. Смотрю на него, мол, видишь? Я послушный. Но выражение его лица непроницаемо, оно холодное, пустое. Рассел снова закрывает чемодан. Когда я поднимаю глаза, звезды ярко сияют.

Джулиан

Сколько дней прошло?

Я не знаю.

У меня появился распорядок. Проснуться от лучей света. Помучиться от голода, выпить воды, сходить в туалет. Иногда я успеваю управиться до его появления.

Иногда – нет.

Чемодан открывается, и глаза болят от яркого света.

– Хорошо, – говорит Рассел. Сегодня я успел.

Управившись в ванной, я сползаю на пол. Я все еще на коленях, когда Рассел ставит рядом тарелку. Сэндвич с сыром и ветчиной. Глаза слезятся, на этот раз от эмоций. Он никогда прежде мне не готовил.

Я хочу поблагодарить его, но слова не идут, поэтому я просто киваю, надеясь, что он поймет. Еда вкусная, но внезапно желудок сводит, и я давлюсь.

Одобрение исчезает с лица Рассела.

– Медленнее.

Я кусаю еще и снова давлюсь. Он хочет забрать сэндвич, но я бездумно прижимаю еду к груди. Жилка у него на шее начинает пульсировать, он вырывает из моих рук сэндвич и бросает в мусорное ведро.

Я снова это сделал. Сражался. Сражался. Хватит сражаться.

Я дрожу, добираюсь до чемодана, но он захлопнут. Обеими руками поднимаю тяжелую крышку и залезаю внутрь. Вскоре я слышу замок. Запертый в темноте, я начинаю плакать.

Приходит воспоминание – такое ясное. Как я лежал на матрасе, в садике, во время тихого часа, и так тосковал по родителям, как можно тосковать только по мертвым. Я принялся плакать и звать их. Мне было где-то года три или четыре. Помню, я верил, что если произнесу их имена, они услышат меня, где бы ни были. Буквально видел, как мои мысли пробиваются сквозь облака прямо в космос и ищут цель. Родители услышат меня и придут.

Знаю, это бесполезно, но я ловлю себя на том, что делаю тот же трюк. Транслирую мысли и шепчу имена. Пытаюсь отправить послание, которое никто никогда не получит.