пюре через самое мелкое сито. Лично приносил еду и чуть ли не кормил маму с ложки. Плакал от счастья, когда та доедала крошечную порцию, ну как маленький ребенок, ей-богу. Когда Лиля умерла, дядя Вася вернулся в город. Говорил, что не сможет здесь готовить, без нее. Не для кого ему творожок делать да пюре через сито протирать. Ни за какие деньги не соглашался остаться. А дядя Гена остался. И тетя Света. В память о маме.

Иван посмотрел на раковину, почти полную. Прочистить слив – пятиминутное дело. Неужели некому? Мама и сама многое умела – прочищать, приколачивать, перекрашивать. Ей нравилось работать руками. Сколько раз такое было: ее вызывали – машинка стиральная пищит и не работает. Стоило маме подойти, как та немедленно выдавала нужный режим. Холодильник отключился не пойми почему? Мама подходила, и холодильник быстро вспоминал режимы заморозки. Казалось, ей надо было только положить руку, и все будет хорошо. Маму слушались даже бездушные механизмы, не хотели расстраивать хозяйку. А при горничных опять начинали капризничать – пищали, гудели, не отжимали белье, не сливали воду.

Иван лег под раковину и раскрутил сливной шланг. Так и есть – прокладку надо поменять, но не очень срочно. В сифоне нашел кубик от детского конструктора, который и не давал воде вытекать. Там же лежала пластмассовая пиратская шпага, принадлежавшая человечку из конструктора. Несколько крошечных монеток из сундука с сокровищами из того же конструктора, видимо. Иван достал, промыл. Надо бы отдать администратору, пусть спросит, кто из детей лишился кубика и пиратской шпаги. Ребенок наверняка страдает, если, конечно, семья уже не уехала домой.

Отец не был здесь со смерти матери Ивана. Не мог себя заставить приехать. Да и Иван ехал сюда будто на кладбище. Сердце разрывалось. Отца он не имел права винить. Себя – да. Тетя Света, спасибо ей, пытается сохранить… Но все эти Славики, Толики… Мама никогда бы такого не потерпела. Уволила бы в первый день. Тетя Света добрая, ей не хватает твердости, которой обладала мать. Та всегда разделяла личное и работу. Никогда бы не наняла родственника. В ней были твердость, харизма, характер, как ни называй. Но никто не мог бы упрекнуть ее в самодурстве. Увольняла только за дело. Да, беспощадно, враз. Оставалась требовательной не только к другим, но и к себе. Каждый закуток проверяла, раньше горничных из утренней смены на работе появлялась и позже всех уходила. Тетя Света распустила персонал, пусть ненамеренно. Не было в ней внутреннего достоинства, смелости, цинизма и расчетливости… Это не приобретается, от природы дается. А ведь достаточно было позвонить отцу – он бы всех уволил одним махом. Тете Свете это самое очевидное решение проблемы и в голову не приходило. Нет, она не боялась звонить бывшему мужу, они сохранили нормальные отношения, насколько это возможно. И гордость ни при чем. Как бы это объяснить? Тетя Света всегда была подчиненной – сначала официанткой, потом младшей, старшей горничной, не важно. А мама – хозяйкой. В этом и разница. Что до отца… Ему не был нужен этот отель. Тем более после смерти жены. Несколько раз собирался продать, уже выходил на сделку, но в последний момент отказывался под благовидным предлогом. Становиться хозяином не хотел и продать не находил в себе сил. Вроде как продать память о любимой жене. Поэтому и переписал отель на Анжелу – вторую жену. С облегчением, будто сбросил непосильную ношу. Хотя лучше бы продал, чем вот так. Может, рассчитывал выкупить обратно со временем, кто его знает? Анжела бы продала, только предложи побольше, а на управление отелем ей было наплевать. Поэтому и появлялись каждый сезон одноразовые Славики, Толики и прихлебатели в виде повара-любовника.

Соседний отель… Там столики бронируют заранее. Шеф-повара выписали из города. На номера бронь чуть ли не на год вперед. Когда-то и их отель был таким. А сейчас что? Но он старший следователь, а не управляющий. Не учился он тому, чтобы разбираться в гостиничном бизнесе. А учился собирать показания, раскрывать преступления. Что теперь? Он ведь и сам каждый божий день обещал приехать сюда в выходные, чтобы повидаться с дядей Геной, тетей Светой, но, как и отец, не мог себя заставить. Приехать сюда – значит вернуть память о маме, о том счастливом времени, когда они были семьей, когда втроем гуляли вдоль залива, а он, маленький, собирал янтарь. Сколько бы еще протянул вот так, находя для себя отговорки? Судьба, как всегда, распорядилась по-другому. Сам не приезжаешь, так вот тебе повод. Не хочешь, а ехать придется. Человек пропал. Вот и ищи, следователь. А заодно посмотри, во что мамин любимый дом превратился. Засыхающий цветник, протекающая ванна, засоренная раковина. Отец виноват, да? Может, и так. Может, продал бы в хорошие руки, ничего бы этого не случилось. А если бы он, Иван, хоть раз с отцом поговорил нормально, а не отделывался дежурным «да», «нет» по праздникам, так и Анжела не стала бы хозяйкой.

Да что теперь рассуждать. С отцом уже тоже не поговоришь, не попросишь прощения. На похоронах еле выдержал. Хорошо хоть тетя Света рядом. Анжела один раз взгляд бросила и отвернулась. Увидела бы мама такое сейчас…

Как же здесь хорошо. Мамина душа все равно чувствуется. Даже дышится по-другому. Может, купить здесь участок небольшой, жениться наконец, семью настоящую завести? Ездить на рыбалку в выходные. По утрам бегать купаться на косу, как в детстве. Вода ледяная, так что обжигает ноги, когда заходишь в море. А потом не вылезешь – в воде теплее. Теперь вот один остался. Вроде бы взрослый мужик, а все равно сирота. Никого из родных нет. Только, выходит, тетя Света и дядя Гена – вот и все близкие. Да и тех он подвел, тоже бросил. Детские обиды оказались сильнее здравого рассудка. Годы прожил, а ума не нажил. Так и носился, как подросток, в поисках виноватых – отец, тетя Света. Сам виноват. Что маму оставил, что с отцом почти на разговаривал в последние годы.

Иван пошел по дороге к выходу. Ноги сами повели. Зашел в будку охраны. Дядя Гена сидел, уставившись в телефон.

– Здрасте, дядь Ген, как вы?

– Ванечка, ты? Слушай, ты знаешь, сколько сейчас градусов в Шанхае? А в Коми? Вот я каждый день смотрю. Думаю, как люди там живут? Каждое утро смотрю погоду в разных странах и по России тоже. Они теперь пишут не только градусы, но и «как ощущается». Это как, скажи? Если плюс двадцать, так оно и есть плюс двадцать, как по-другому ощущать-то, не