он сам тебя позовет, когда понадобишься, и поверь, сейчас ему не до того. – Я взмахнула руками. – Ступай.

Девица убежала, а я плюхнулась на освобожденную кровать, наслаждаясь плотными шерстяными одеялами и шелковыми простынями. Вот и все, чего я всегда желала: вернуться в Дублин, где правит мой сын. Я прикрыла глаза и впервые за долгие годы погрузилась в глубокий спокойный сон.

По случаю нашего прибытия закатили великолепный пир. Подавали говядину, копченую скумбрию, тунца, медовый хлеб и все овощи, которые только были на свете. Я приказала постараться произвести впечатление на Олафа, чтобы тот боялся дублинских воинов и восхищался могуществом города, и Фальк запомнил это. Он не забыл пригласить ирландских принцесс, вышедших замуж за викингов: более того, усадил их куда ближе к королевскому столу, чем обычно. Мы словно показывали Олафу, что наши семьи уже породнились с местными, а в жилах наших потомков будет течь ирландская королевская кровь. Мы зарабатывали на торговле целые состояния, и ему позволят стать частью этого мира, но не завладеть им единолично.

Ситрик ухмылялся и лапал рыжеволосую рабыню, которой на ум не приходило ничего интереснее вопросов, не хочет ли он еще рыбы или эля. Олаф смотрел по сторонам: взгляд его был заинтересованным, но не хищным. Иногда он заводил разговор с Гитой, притворяясь обходительным мужем, или улыбался своим воинам, когда те находили забавным какой-то ирландский обычай.

– Как тебе Дублин, Олаф? – спросила я после пира. – Ирландцы и викинги неплохо уживаются вместе, не правда ли?

Олаф потрогал серебряный крестик, висящий на шее.

– Пожалуй, что да, когда не пытаются друг друга поубивать.

– Такого уже почти не случается. – Я отпила из кубка. – Все давно заключили союзы, повыходили друг за друга замуж и проложили торговые пути. Иисус призывает нас к миру, и мы не смеем ослушаться.

Олаф кивнул:

– Мирная жизнь действительно идет вашему острову. Как и богатство.

– Понравился наш рынок?

Он сдержанно кивнул:

– Он больше, чем я ожидал.

– Сейчас он тихий, ведь уже почти зима. А вот весной и летом там не протолкнуться. Нам обязательно нужно заключить как можно больше торговых соглашений между Дублином и Вендландом.

– Об этом я и сам догадался, – отрывисто бросил Олаф.

Он заерзал на краю сиденья, словно ожидая, что в зале вот-вот начнется потасовка. Гита туповато улыбнулась мужу и предложила ему еще вина.

– Нет, любовь моя, – ответил Олаф. – Может, лучше поищешь мне эля с медом?

Гита хихикнула, радуясь возможности оказаться полезной.

– Схожу в погреб Ситрика за самым лучшим бочонком. Я-то знаю, где они спрятаны.

Она убежала с искренней улыбкой, делающей ее еще прелестнее обычного. Олаф постучал пальцами по столу и перевел взгляд на своих воинов, которые что-то обсуждали возле очага. Я набрала в грудь воздуха.

– Прости меня за сказанное о твоей матери.

Олаф пожал плечами:

– Ты волновалась из-за сына. Я понимаю.

– Это меня не оправдывает. Я же знаю, ты делаешь все возможное, чтобы вернуть земли, принадлежащие тебе по праву. Мать бы очень тобой гордилась.

Он сжал крестик с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Знаешь, я ведь разыскал ее. Те работорговцы ее не убили.

– Я не знала…

– Никто этого не знает. Когда нас поймали работорговцы, они изнасиловали мать на глазах у меня и отчима, и для всех, кроме меня, эта история тем и закончилась. Но я вырос, покинул Киев, разузнал, куда ее продали работорговцы, и поехал туда. Оказалось, что ее насильно держали в публичном доме, где она и умерла через три года.

– Мне жаль, что ты не успел ее спасти.

Олаф сжал крест еще сильнее.

– Мне тоже. – Теперь его голос звучал тише. – Я убил владельцев публичного дома и всех, кто когда-либо приходил к ней. И не жалею об этом.

Он бросил на меня странный взгляд, а затем поднял кружку и постучал ею о мою. Мы осушили их до дна, не сводя друг с друга глаз. Да, мы определенно заключили перемирие, но мне следует быть настороже. В честолюбии высокий и бледный Олаф может потягаться с любым ирландским королем, если и вовсе не затмит их. На мгновение я вспомнила о предупреждениях Фалька. Вдруг я ошиблась, пригласив его в Дублин? Сигурд Толстый прослыл куда более опасным человеком, но сейчас я понимала, что управлять им намного проще.

Кто-то громогласно подул в рог, перекрывая голоса в тронном зале, и разговоры мгновенно затихли. Воины Олафа принялись озираться в поисках нарушителя спокойствия.

Ситрик поднялся:

– Этот звук означает, что к нам явился верховный король Шехналл. Он привел войско, чтобы отобрать наше золото.

Гости заулюлюкали, зашипели и затопали.

– Но я – не какой-то Ивар из Уотерфорда!

Толпа зашлась возгласами одобрения, и кружки поднялись над головами.

– Кто я? – воскликнул мой сын, стуча кулаком по столу.

– Ситрик! – завопила толпа в ответ.

– А кто мой отец?

– Амлаф Рыжий!

Ситрик усмехнулся:

– Так давайте покажем верховному королю, с кем он связался! – Он достал кошелек и вытряхнул золотые монеты. Они зазвенели и покатились по полу, отражая яркий свет очага. – Золото Дублина – наше! И оно останется здесь!

Толпа разразилась воплями. Воины и воительницы – не то пьяные, не то охваченные жаждой крови – поднялись из-за столов и потянулись к городским стенам.

Пока Олаф собирал своих воинов, я подбежала к сыну.

– Ты знал, что Шехналл направляется сюда? – спросила я шепотом.

– Да.

– Почему же никому не сказал?

– Чтобы у Олафа появилась возможность ускользнуть? Ну уж нет.

На меня произвело впечатление, что сын прислушался к моим словам. Мы вместе вышли из чертогов на холодный ночной воздух. Запахло дымом, и я догадалась, что воины Шехналла подожгли поля вокруг городских стен.

– Как ты собираешься поступить? – спросила я.

– Поговорю с верховным королем лицом к лицу.

– Нет. – Я потянула сына за руку. – Лучше отправь меня. Шехналл убьет тебя, если представится возможность, а меня не тронет.

Ситрик покачал головой:

– Мама, ты не можешь защищать меня вечно.

– В последний раз, родной. – Я взглянула на идущего к нам Олафа. – Теперь на твоей стороне его войско. Преимущество за тобой. Послав меня на переговоры, ты не покажешься слабым. Более того, это Шехналлу придется стыдиться того, что отступил перед женщиной.

Ситрик поджал губы. Воспользовавшись тем, что он не пресек мою идею в зародыше, я перешла в наступление.

– Какие условия ты собираешься ему предложить?

Сын сплюнул на землю и откашлялся:

– Я поклялся воинам, что не стану платить эрек. Никаких других условий у меня нет.