Убийца должен был кричать: «Смерть узурпатору, да здравствует Император!» — что однозначно связало бы его с Джерисом. Официально бы его никто не обвинил, по крайней мере, в Багратии, но осадочек бы остался. Репутация принца и так не на высоте, он успел зарекомендовать себя как типичный неудачник, просравший всё. Даже весьма перспективная идея записать меня в личные враги, и та превратилась в тыкву. На фоне интердикта это уже не стоящая упоминания мелочь. Снова я принцу подосрал, поди ж ты.

Однако убийца отчего-то действует молча. Выхватывает из-под камзола револьвер — ещё одна нестыковка, должен быть однозарядный капсюльный пистолет. Нам вовсе не нужно, чтобы он имел возможность сделать более одного выстрела. Мало ли как обернётся, обстановка-то нервная. И быть застреленным из оружия собственного изобретения, изготовленного на собственном заводе, — избыточная ирония. Не нужны нам эти сложные ассоциации.

Я не успеваю всё это осознать, но вижу, что он целится не в меня, а куда-то в сторону принцессы. И в этот момент единственное, что для меня имеет значение — рядом с ней Нагма. Я оказываюсь на директрисе стрельбы раньше, чем он успевает спустить курок, и получаю пулю в грудь. По плану навеска пороха должна была быть половинной, а пуля — мягкой, но стрелок использует револьвер, и, судя по эффекту, с со стандартным патроном. Револьвер несамовзводный, и второй выстрел сливается с моим. Да, у меня с собой автоматический пистолет в кобуре скрытого ношения. Я его всегда держу при себе, даже камзол так пошит, чтобы не выпирало. Может быть, данный инцидент наведёт охрану императора на мысль хоть как-то досматривать посетителей. Я получаю пулю в живот, а он — в лоб. Я, похоже, стреляю лучше. Опыт. Он падает на ковёр, заливая его кровью, я падаю к ногам принцессы.

Он падает на ковёр, заливая его кровью, я падаю к ногам принцессы.

— Мой паладин? — говорит Катрин растерянно, глядя на меня сверху вниз.

Какая же она всё-таки красивая! Умереть можно.

* * *

— Да чёрт его знает, откуда он взялся! — злится Мейсер. — Теперь уже не спросишь! Наш должен был идти позже, под конец приёма. У него и пистолет правильный, и всё такое. Максимум синяк был бы.

Револьвер одиночного действия михайловской оружейной мануфактуры имеет калибр одиннадцать миллиметров, нарезной ствол и длинную гильзу с большой навеской модного в этом сезоне бездымного пороха. Он разработан для кавалеристов, так что буквально «коня на скаку остановит, по яйца в землю вобьёт». Сильная штука. У меня сломано ребро и сильный ушиб живота. Не вздохнуть, ни пёрнуть. И это в бронежилете. Не думаю, что кто-то усомнится в факте моей смерти.

— С одной стороны, вышло даже лучше, чем мы планировали, — сообщает мне несентиментальная Джулиана. — Граф Морикарский погиб, заслонив собой принцессу. Как герой и паладин. Это хорошо. Это медийно. Думаю, церковь даже объявлять об интердикте твоём не станет — смысла уже нет, а выглядеть будет некрасиво.

— А что с другой?

— С другой — этот убийца. Его не было ни в одном прогнозе. Даже намёка на него. Очередной «чёрный лебедь», уже не понять, который по счету. Теконис только руками разводит, но уже понятно, что с этим срезом что-то не так. А ведь так хорошо начиналось!

Хорошего ровно одно — у нас с Нагмой незапланированные каникулы. Нас отправили обратно в Берконес, меня — лечить ушибы и переломы, дочку — скучать и лопать пирожные.

— Катрин рыдала, как потёкшая труба, — сообщила мне дочь, помогая вылезти из машины. — Ведро, наверное, наплакала. Слушай, получается ты её взаправду спас, не понарошку?

— Похоже, что так. Хотя никто так и не понял, почему именно её. Понятно, если бы стреляли в Перидора, но кому помешала принцесса?

— Я пересралась дико, — призналась Нагма. — На секунду решила, что тебя правда убили.

— Я был в бронежилете.

— Я забыла.

Я не стал говорить, что и бронежилет не панацея, и что мне могли башку прострелить. Не надо на этом фокусироваться. Обошлось — и ладно. А ребро что, ребро — ерунда. Много раз ломал, всё уже в костных мозолях. Типичная заброневая травма.

— Драгоценный Док! — спешит ко мне Олли. — Что с тобой, дорогой друг?

— Его ранили, Олли! — сообщает Нагма. — А могли и убить! Совсем он обо мне не думает!

— Драгоценная Нагма! — Олландрия подхватывает меня под другую руку, подставляя крепкое чёрное плечо. — Я уверена, твой драгоценный отец поступил наилучшим образом.

— Агась, — гордо подтвердила дочь, — он спас от смерти принцессу! Закрыл её собой! Застрелил врага! Но всё равно, я на него ужасно злюсь! Ты только ему не рассказывай, ладно?

— А ничего, что я тут?

— А ты не подслушивай! Я не с тобой разговариваю!

И правда, злится. Испугалась остаться одна. Такой страх изжить в себе сложно. А может, и невозможно вовсе.

Олли отвела меня в нечто вроде медпункта — я и не знал, что тут такой есть. В Берконесе жизнь выглядит слишком благополучной, чтобы представить, что кто-то тут болеет. Хотя это, конечно, не так. Даже самой красивой дверью можно прищемить палец.

В диагностике я не нуждаюсь, но Олли ставит надо мной рамку прибора, прогоняет его туда-сюда, а потом, важно покивав, выдаёт дозатор с регенератором.

— Это же альтерионский сканер, — удивляюсь я, — и регенератор тоже. Я имел с такими дело.

— Извини, драгоценный Док, я знаю, что ты врач, но я просто пользователь и действую по инструкции. Если ты считаешь, что я делаю что-то неправильно…

— Нет-нет, всё верно, — я прикладываю автоматический инъектор к месту перелома, и уже через несколько секунд боль отступает. — Просто удивился, что вы пользуетесь иномировой, а не собственной медициной.

— Её дали нам драгоценные гости, — улыбается она. — Никакой другой у нас нет.

— Как странно… А если эти гости от вас уйдут, как вы пополните запасы препаратов?

— Если гости от нас уйдут, — ответила Олли, безмятежно улыбаясь белоснежными зубами, — то препараты нам не понадобятся.

* * *

— Ты изменился, — говорит Олли вечером.

Мои рёбра уже почти не болят, и мы достойно отметили встречу. На ракушку нажимать не пришлось, девушка пришла сама. Сейчас она стоит голой у окна и даёт мне собой любоваться. Есть чем.

девушка пришла сама. Сейчас она стоит голой у окна и даёт мне собой любоваться. Есть чем.

— И в чём я изменился?

— Твоё одиночество. Оно стало другим. Ты полюбил кого-то?

— Не знаю, Олли. Может быть. И потерял даже раньше, чем успел полностью осознать этот факт. Глупо, да?

— Вы все очень искусны в достижении личного несчастья, — отвечает девушка серьёзно. — Как будто больше всего боитесь понизить свой уровень боли. Ты старый, и это, может быть, последняя любовь, которую тебе дарит Мироздание. И что ты делаешь?