А минусы, Барри? Спрашиваю на это раз я, не Максвелл, но Барри уже качает головой.

— Минусов Дэвид, не было. Этот бизнес с кровью шел бы как по маслу. И я очень удивлюсь, если в эту самую минуту он не идет как по маслу у кого-то другого.

Так почему не у Боба?

Дело во времени, Дэвид, ты же понимаешь.

Барри вновь говорит о времени, которое — об этом он предупреждал в начале рассказа — имеет первостепенное значение.

— Лето 1991-го, помнишь? Горби цепляется за власть из последних сил. КПСС трещит по швам, Ельцин того и гляди возьмет его за задницу. Наступает осень, республики требуют независимости и даже не думают посылать кровь в Москву. Скорее думают, может, Москва сама им пошлет хоть что-нибудь — для разнообразия.

— А твой друг Боб? — спрашиваю.

— Боб Максвелл ведь не слепой был и не дурак, Дэвид. Он понял, что песенка Горби спета, а значит, с кровью ничего не выйдет — последний шанс упущен. Если б Боб продержался еще месяцок, то увидел бы, как Советский Союз ушел на дно, а вместе со своим кораблем утонул и Горби. Боб понял, что игра окончена, и решил тут не задерживаться.

Идею Барри насчет торговли русской кровью я использовал в романе, написанном впоследствии, но она прозвучала менее эффектно, чем мне думалось, — может, потому что в моем романе никто себя из-за этой крови не убивал.

* * *

А вот эпилог нашего двадцатипятиминутного свидания с Рупертом Мёрдоком в «Савой-гриль». Бывший помощник Мёрдока в заметках о выступлении своего экс-работодателя перед британским парламентским комитетом (Мёрдок объяснялся по поводу одной из принадлежащих ему газет, уличенной в незаконной прослушке телефонных разговоров) упомянул, что советники Руперта убеждали его: не стоит, мол, заявлять аудитории, сглатывая ком в горле, «сегодня я несчастен как никогда», демонстрируя набор золотых колец на левой руке.

Я познакомился с двумя бывшими главами КГБ, и оба мне понравились. Последним, кто занимал эту должность перед тем, как КГБ дали новое название, оставив за ним, однако, старые позиции, был Вадим Бакатин. Как сказал один мудрый человек, разведка похожа на электропроводку: новый владелец въезжает в дом, щелкает выключателем и загорается все та же старая лампа.

1993 год. Вадим Бакатин, глава упраздненного КГБ в отставке, в своем блокнотике рисует сломанные стрелы. У них безукоризненное оперение и тонкие древки. Но посередине они ломаются под прямым углом и превращаются в этакие стрелы-бумеранги, их наконечники нацелены в разные стороны, и все за край бумаги. Мы в офисе моего русского издателя, в конференц-зале, и Бакатин рисует стрелы, сидя за длинным столом по стойке смирно: мощная, как у центуриона, спина выгнута, голова втянута в плечи и неподвижна, будто он на торжественном смотре. На англоязычной стороне плохо напечатанной визитки Бакатина читаю: «Фонд „Реформа“. Международный фонд экономических и социальных реформ».

Бакатин крупный, рыжеватый мужчина нордического типа, у него печальная улыбка и рябые умелые руки. Он родился и вырос в Новосибирске[26], по образованию инженер, был начальником в строительной сфере, членом ЦК КПСС, министром внутренних дел. А потом, в 1991-м, Михаил Горбачев, так сказать, поднес ему отравленную чашу: попросил возглавить КГБ и навести там порядок — Бакатин удивился и не сказать чтобы очень обрадовался. Слушая его сейчас, я прекрасно понимаю, что побудило Горбачева предложить ему такую должность: Бакатин явно человек порядочный, порядочность эта глубока, непоколебима, о ней свидетельствуют неловкие паузы: Бакатин тщательно обдумывает вопрос, прежде чем дать тщательно обдуманный ответ.

— Мои предложения в КГБ не одобрили, — замечает он, рисуя новую стрелу. И добавляет: — Непростая у меня была задача, — словно только сейчас это понял.

Бакатин имеет в виду: непростая задача — однажды летним утром ворваться в штаб-квартиру КГБ на площади Дзержинского, одним махом выбить оттуда авторитарный дух и предъявить новую, оздоровленную и социально ответственную спецслужбу, адекватную перестроенной, демократической России, о которой мечтал Горбачев. Бакатин с самого начала знал, что дело это нелегкое. Но насколько много он знал, остается только догадываться. Был ли он осведомлен, что КГБ — хорошо организованная клептократия и кагэбэшники уже присвоили немалую сумму из национальных золотовалютных запасов и припрятали ее за границей? Что главари комитета в сговоре с отечественными преступными синдикатами? Что многие сотрудники КГБ — сталинисты старой закалки и Горбачева считают великим разрушителем?

Знал обо всем этом Бакатин или не знал, неизвестно, однако совершенный им акт гласности вошел в анналы мировых спецслужб и до сих пор остается беспрецедентным. Уже через несколько недель после вступления в должность Бакатин передал Роберту Страуссу, послу США в СССР, схему размещения (и руководство по эксплуатации) подслушивающих устройств, которые команда аудиотехников из КГБ замуровала в теле нового здания, куда предстояло переехать американскому посольству. Страусс назвал поступок Бакатина «бескорыстным жестом доброй воли и знаком стремления к сотрудничеству». А московские остряки говорили, что после того, как американцы отыскали и извлекли все установленные КГБ жучки, здание чуть не рухнуло.

— С этими технарями никогда не знаешь наверняка, — честно признается Бакатин. — Я сказал Страуссу: мол, выведал у них все что мог.

Сделав столь смелый шаг к открытости, Бакатин, конечно, навлек на себя гнев подчиненных, всех до единого. Громко зазвучали слова «государственная измена», должность Бакатина была упразднена, а КГБ по указанию Бориса Ельцина разбит на отделы и разделен между другими ведомствами, но лишь затем, чтобы в скором времени возродиться, получив новое имя и укрепив свое влияние, под началом Владимира Путина — верного сына того самого, ушедшего в прошлое КГБ.

Вернувшись к сломанным стрелам, Вадим Бакатин рассуждает о шпионаже. Те, кто предпочитает таким способом зарабатывать на хлеб, говорит он, маньяки, оторванные от нормальной жизни. Он сам пришел в разведку новичком и таким же ушел из нее.

— Вы знаете об этом куда больше, чем я, — вдруг добавляет Бакатин и поднимает на меня глаза.

— Нет, это не так, — возражаю я. — Я тоже новичок. Работал в разведке, когда был молодым, ушел тридцать лет назад. И с тех пор зарабатываю своей головой.

Он рисует стрелу.

— Так значит, это игра, — говорит.

Он считает, что для меня это игра? Или что шпионаж вообще игра? Бакатин качает головой, давая понять, что в любом случае это не имеет значения. Внезапно он начинает озадачивать меня вопросами, в которых звучит отчаяние человека, лишившегося своих убеждений. Куда идет мир? Куда идет Россия? Где золотая середина, гуманная золотая середина между крайностями — капитализмом и социализмом? Я социалист, говорит Бакатин. Вырос социалистом: