– Бесценную. Он один понимал, насколько она... необычна. Он желал, он сумел бы... он сказал, что все понял, знает, как ее найти, что она никуда не уходила.

– Кто?

– Русалка, – ответила Аэлита. – Она виновата во всем.

Переодевалась Ольга торопливо, опасаясь, что вот сейчас в дверь постучат и появится Ксюха, или Пашка, или Вадик, или еще кто-нибудь, к примеру, тот, вчерашний следователь, а то и вовсе кто-нибудь незнакомый, перед кем придется «держать лицо».

– Я ведь просто погулять, подышать свежим воздухом и успокоиться, – сказала Ольга, дергая заевший замок. Ткань затрещала и поползла тонкой дорожкой. Ну вот, еще и это! Ну почему с самого утра и не ладится?! Почему вся жизнь не ладится?

У Юльки всегда все получалось, а Ольга... Ольга правильной была.

И даже сарафан у нее правильный, на балахон похожий и цвета болотно-зеленого, немаркого. Хорошая вещь, недорогая, непритязательная...

Ольга хлюпнула носом, раздраженно, не обращая внимания на треск рвущейся ткани, содрала платье, скомкала и зашвырнула в угол. Все. Больше никаких полезных и носких вещей, она сумеет... как Юлька. Яркое и вызывающее. Чтобы «не по возрасту», чтобы «не по статусу», чтобы... чтобы «не для старой девы».

И плакать не станет.

С последним решением вышло хуже. Когда в дверь все же постучали, осторожно, даже опасливо, Ольга сидела на кровати и вытирала остатки слез бумажными салфетками. Звук заставил замереть, затаить дыхание и пожелать неизвестному визитеру провалиться сквозь землю. Причем немедленно.

– Ольга? Ты здесь?

Вадик. Что ему надо? Очередная услуга? Ну уж нет, пусть убирается.

Но убираться он не спешил, топтался, переминаясь с ноги на ногу, и половицы раздраженно поскрипывали, позвякивала тяжелая связка ключей, которую Вадик имел привычку повсюду таскать с собой, шелестели листы бумаги... это ветер, пробравшись сквозь окно, листал книгу.

– Ольга, нужно поговорить. Серьезно поговорить. Я извиняюсь, если чего не так.

Все так, все правильно, одним быть бабочками с самого рождения, другим – гусеницами до самой смерти. Неуклюжими, тихими гусеницами в мешковатых сарафанах болотного цвета. Удобных. Немарких. Практичных.

Ольга закусила губу и закрыла глаза, пытаясь хоть как-то сдержать слезы. Скрип и звяканье прекратились, Вадик ушел. Ну и хорошо, ну и пускай. Она тоже уйдет, прямо сегодня и сейчас. Имеет право на отдых.

Натянуть джинсы, футболку, собрать волосы в хвост и, сунув ноги в изрядно растоптанные, но все еще сохранившие вид кроссовки, подойти к окну.

Высоко... страшновато. Второй этаж все-таки. Нет уж, лучше через дверь.

Открывала Ольга осторожно, сама себе удивляясь. Отчего вдруг так важно стало выбраться из дому незамеченной? Отчего так трясет при одной мысли о разговоре с кем-нибудь из домашних? И что заставляет настороженно вслушиваться в происходящее в доме?

А ничего и не происходит. Тихо. Вот разве что музыка с первого этажа доносится, и голос... Ольга прижалась к стене, мысленно прокляла себя за поведение, которое более пристало капризному подростку, чем взрослой женщине, и прислушалась.

– Да... нет. И что теперь? Нет, это совершенно недопустимо. Я категорически против... и что из того? Мы не можем подвергать риску... деньги решают далеко не все. Нет!

Вадик рявкнул так, что Ольгино сердце замерло в испуге.

– В конечном итоге я отвечаю за... вы не понимаете всех возможных последствий... нет, я не паникую! Я требую, чтобы... симптомы налицо и...

Симптомы? Чего симптомы? Ну ясно не о Ксюхиной беременности речь, там, кроме прекратившейся тошноты, никаких симптомов и не было. Значит... значит, в округе происходит нечто еще более странное, чем казалось вначале.

Русалки? Да какие русалки в двадцать первом веке? А вот биологическое оружие: чума, холера, оспа, геморрагические лихорадки и птичий грипп – это вполне даже реально. Тотчас представилась сверхсекретная лаборатория на дне озера, где сумасшедшие ученые создают нечто сверхсмертельное и опасное для всего живого, а потом, не сумев справиться с собственным изобретением, допускают, чтобы оно вышло из-за каменных стен и...

Тоже бред. Наукоемкие сказки нового тысячелетия. Страшилки для взрослых.

– Я только хочу, чтобы вы поняли серьезность происходящего, если имеется хотя бы шанс, что дезинфекция...

Какое умное слово, «дезинфекция». Лабораторией пахнет, спиртом, формалином, едким сероводородом; отблескивает стеклом пробирок и колб, будоражит и без того разгулявшуюся фантазию.

– ...мы рискуем потерять... нет, я не могу при-ехать... действуйте по первоначальному плану...

Нужно уходить, она же собралась гулять? Вот теперь погуляет не просто так, а с целью. В деревню сходит, с людьми пообщается, порасспрашивает о прошлом. Ведь не могла же лаборатория просто взять и появиться: ее строили, а значит, местные должны вспомнить о строительстве. Или еще о чем-нибудь необычном, вроде... вроде странной болезни.

Вадик продолжал говорить, но теперь шепотом, и разобрать что-либо не представлялось возможным. Ольга некоторое время постояла, напряженно вслушиваясь, пытаясь выловить отдельные слова и фразы, потом медленно, осторожно попятилась.

Через заднюю комнату она выйдет! Как тогда, с Ксюхой.

На улице вовсю палило солнце, точно задавшееся целью каждый последующий день сделать еще более жарким. Утомленный ветер катил по дороге волны пыли, спотыкался о камни и растягивался по-над землей горячим одеялом из воздуха и колючего песка, который тотчас забился в кроссовки.

Зачесались ступни, потом лодыжки, потом колени и запястья, последние как-то особенно остро, болезненно даже.

Симптомы! Ольга поднесла руку к глазам, повернула и так, и этак, приблизила, отдалила, снова приблизила и даже лизнула. Ничего. Ни зловещего вида пятен, ни язв, ни нарывов. Обыкновенная кожа, слегка загорелая, гладкая, сдавленная кожаным ремешком часов и украшенная крупной черной родинкой.

Но чешется же! Или не чешется? Зуд прекратился сам собою, чем напугал еще больше. Нет, срочно надо что-то делать. И Ольга, сунув руки в карманы джинсов, насвистывая для храбрости песенку про мамонтенка, бодро зашагала по дороге.

Клавка дремала, взгромоздившись на табурет, подперев щеку ладонью, уставившись мутным взглядом в открытое окно, она видела то ли уже сон, то ли еще мечту о том, как уедет из деревни. Где-то совсем рядом звенели мухи, медленно оплывал брусок масла, отложенный для себя, но так и не убранный в холодильник, потел спрятанный в полиэтиленовые пакеты хлеб.

Клавка тоже потела. Испарина появлялась на спине, проступала на синем халате темным озером, что раскинулось от левой лопатки до правой, пустив по хребтине потную реку, каковая исчезала лишь где-то внизу, перекрытая плотиной Клавкиных трусов.