Реальные запреты обычно относились к продаже определенных категорий земель. О классификации земель в Спарте уже говорилось выше. Вероятно, она стала результатом стремления гарантировать стабильность искусственного распределения части земли. Такая же необходимость могла возникнуть и в колонии, о чем свидетельствует относительно поздний источник – вырезанная на камне около 385 г. до н. э. и сохранившаяся до нашего времени надпись, в которой перечисляются правила жизни в Корчуле, поселении, расположенном на острове у побережья Югославии[11]. В ней, помимо всего прочего, идет речь о том, что часть «изначальных наделов» поселенцев не подлежит продаже. Говоря о том, что в древние времена во многих городах существовали законы, запрещавшие продажу «первых наделов», Аристотель, возможно, думал о колониях, подобных той, где родился он сам, – Стагире, расположенной на севере. Она была основана в середине VII в. до н. э., и с того времени до момента, когда жил сам философ, вполне могли сохраниться писаные законы.

Если в законе говорится, что землю, относящуюся к определенной категории, нельзя продавать, то логично предположить: отчуждение земель других категорий было разрешено. Там, где имелся полный запрет, существовала вероятность того, что землю можно продавать, но при условии (как в локрийских законах, которые превозносил Аристотель): прежде чем продать землю, человек должен доказать, что это ему действительно необходимо. Нам следует искать другие данные, чтобы выявить общество, в котором отчуждение земли человеком было невозможно, так как она не принадлежала какому-либо отдельному индивидууму, а сама продажа считалась чем-то немыслимым. Вполне можно утверждать, что от более или менее известных нам периодов истории Греции до нашего времени не сохранились источники, содержащие сведения, которые позволили бы нам говорить, будто ситуация в Элладе обстояла таким образом. Наоборот, примерно в 700 г. до н. э. Гесиод просит земледельца уважать богов:

Жертвы бессмертным богам приноси сообразно достатку…

Чтоб покупал ты участки других, а не твой бы – другие.

Из этого становится ясно, что продажа земли, какой бы нежелательной она ни была, при жизни поэта считалась в Беотии вполне возможной. Утверждение о том, что земля находилась в коллективной собственности и не могла отчуждаться текущим владельцем, неверно и для времени Солона, то есть около 600 г. до н. э., не говоря уже о конце V в. до н. э.

В целом, когда дорийцы пришли на полуостров, а ионийские переселенцы заняли побережье Малой Азии, Греция была заселена слабо, но в последующие «темные века» времени для развития у эллинов оказалось достаточно. Внутренняя колонизация, о которой мы узнаем все больше, так как слои данного периода активно изучаются археологами, была ограничена из-за незначительного количества земель, пригодных для земледелия. Нам не нужны лишние доказательства для того, чтобы прийти к выводу: именно малоземелье стало главной причиной колонизации, начавшейся во второй половине VIII в. до н. э. в условиях, сильно отличавшихся от тех, в которых переселения происходили прежде. Первая волна переселенцев, отправившихся на запад, без малейших колебаний направилась в районы, где прекрасно росли злаки, – на Сицилию и на юг Италии. Колонии в Лентини и Катании, основанные выходцами из Холкиды, что на Эвбее, располагались на крайне плодородной равнине, простиравшейся под горой Этна, а многие ахейцы, занимавшие узкую полоску пахотной земли на побережье Пелопоннеса, прилегавшем к Коринфскому заливу, переселились в богатые районы юга Италии.

К примеру, Геродот пересказывает две версии основания около 630 г. до н. э. города Кирены, расположенного на побережье Северной Африки. Туда прибыли переселенцы с дорийского острова Фера, самого южного из Киклад, странного и поразительного остатка жерла затонувшего вулкана, почвы которого прекрасно подходят для виноградников, хотя из-за небольшого размера острова земли там немного. Рассказ начинается с приказа Дельфийского оракула заселить Ливию (этот термин использовался для обозначения всей Африки к западу от границы Египта). Жители Феры решили, что это им не выгодно, и не обратили на пророчество никакого внимания, и, согласно одной из версий, в качестве наказания им пришлось пережить семь засушливых лет. После этого они отправили поселенцев, выбрав их «по жребию от всех семи общин на острове по одному из двоих братьев». (Видимо, Геродот не подумал о семьях, где был всего лишь один сын.) Всего, вероятно, их было около 200 человек. Обе версии сходятся в том, что все они сумели разместиться на двух 50-весельных кораблях. Когда поселенцы пришли в уныние и попытались вернуться домой, их снова прогнали, причем с применением силы. В надписи, сделанной позднее и найденной в Кирене, содержатся более подробные сведения об основании города, частично совпадающие с приведенными в труде Геродота. За отказ плыть тем, кому выпал соответствующий жребий, грозила смерть, и поселенцы могли вернуться домой только в том случае, если в результате пятилетнего справедливого судебного разбирательства это предприятие будет признано провалившимся.

Некоторые из этих подробных сведений можно было бы почерпнуть из указа, выпущенного в VII в. до н. э. на Фере, а не из дословно повторяющего его списка. Другие, более многочисленные, чем приведенные мной выше, почти 200 лет передавались из уст в уста, прежде чем их записал Геродот. В итоге получилась гремучая смесь, хотя и позволяющая нарисовать определенную картину, причем гораздо более подробную, чем в случае с основанием какой-либо другой ранней колонии. Упоминание в этом рассказе Дельф неудивительно. Не во всех греческих городах с одинаковым почтением относились к оракулу, но к нему нередко приходили за советом, и некоторые записи его ответов, даже самые ранние, выглядят подлинными, хотя его роль в данном эпизоде, очевидно, была несколько преувеличена. Семилетнюю засуху, возможно, следует считать метафорой трудностей, возникавших из-за необходимости кормить все население города с его собственных земель. Призыв одного брата из каждой семьи – это отражение другой общегреческой традиции, связанной с необходимостью равного раздела имущества между братьями. Эта система не сопряжена с проявлениями несправедливости, связанными с майоратом, но вместо того, чтобы обеспечивать средства существования старшему сыну и вынуждать младшего искать их самостоятельно, греческая семья как нечто целостное оказывалась под угрозой исчезновения, так как принадлежавшие ей земли дробились на все более мелкие участки. Поэтому уже Гесиод замечает: чтобы семья продолжила процветать, в ней должно быть не больше одного сына. Набор по одному поселенцу от каждого семейства мог (по крайней мере, на какое-то время) сдержать этот процесс. Как правило, нам неизвестно, сколько поселенцев изначально прибывало на место будущей колонии, но вполне вероятно, что «пионеров» было немного – примерно столько же, сколько отправилось в Кирену. В таком случае решение об основании колонии принималось на уровне государства, о чем