Ей хотелось спросить у графа, но она не посмела. Воспоминания причиняли ему боль, незачем ворошить прошлое.

– Мне очень жаль, – просто сказала Камилла. Над беседкой повисло молчание, нарушаемое лишь мирным гудением пчел и радостным щебетом невидимой птицы в осенней листве деревьев.

Граф стряхнул с себя задумчивость и снова повернулся к Камилле.

– Поговорим о вас, мисс Смит. Думаю, лучше нам не уходить от этой темы. Расскажите мне о себе.

Желая поскорее увести беседу от печального предмета, Камилла вкратце рассказала свою историю: о детстве в Брентвуд-Мэнор, о гибели родителей, о том, как обнаружились долги отца и как ее поместили в работный дом. «Вот и все», – закончила она с легким вздохом.

Эти тихо произнесенные слова болью отозвались в сердце Филипа. «Вот и все». Смирение Камиллы перед судьбой, которая выпала на ее долю, произвело сильное впечатление на Уэсткотта. Он быстро повернул голову и снова взглянул на нее. Эта девушка, Камилла Брент, не жаловалась на свою жизнь и не ждала сочувствия к себе. В эту самую минуту она сидела рядом с ним со спокойным достоинством, хрупкая девушка с нежным личиком камеи и сияющими зелеными глазами, стоически переносившая свалившиеся на нее несчастья.

Граф встал и заходил по беседке взад и вперед, потом остановился перед ней.

– Вам не место в «Розе и лебеде», – внезапно произнес он. – Вы туда не вернетесь. Когда все кончится, мы придумаем, что вам делать. Но я не позволю вам снова стать служанкой в таверне.

Слова графа уязвили гордость Камиллы. Его жалость ранила ее, словно острый нож. Как ни ужасна ее судьба, она не позволит никому, даже графу Уэсткотту, распоряжаться своей жизнью. Она всегда была сама себе хозяйка, и миссис Тумбс и мистер Диббс могут это подтвердить, так же как мисс Виктория Моттерли и остальные ее хозяева, знакомство с которыми было столь кратким и заканчивалось столь плачевно. Камилла встала. В ее взгляде сверкал вызов.

– У меня нет ни положения в обществе, ваше сиятельство, ни состояния, но у меня достаточно здравого смысла и ума, чтобы принимать решения самостоятельно, благодарю вас. Вы не можете мне «позволять» или «не позволять». Сейчас обстоятельства сложились так, что у меня нет намерения возвращаться в «Розу и лебедь». Но это мое дело, а не ваше. Я вам уже сказала, что собираюсь в Париж.

– Почему в Париж?

Камилла поджала свои хорошенькие губки, что одновременно забавляло его и приводило в отчаяние.

– Это мое дело.

– Вас там ждет молодой человек? – спросил граф.

Она в изумлении посмотрела на него, чувствуя, как щеки заливает горячий румянец.

– Нет! – вскрикнула она, пытаясь отвернуться от него. – Не ждет.

Он поймал ее за руки.

– Вы уверены? Тогда почему вы покраснели?

Какое-то мгновение Камилла не знала, что ответить, так как сама себе не могла этого объяснить.

– О, вы невыносимы, – воскликнула она, покраснев еще сильнее, и попыталась освободиться, но не могла вырваться из его железной хватки. Граф внезапно рассмеялся, вглядываясь в ее смущенное лицо.

– Прошу прощения. Я не хотел вмешиваться в ваши личные дела. – Забавляясь, он притянул ее поближе, взгляд его глаз потеплел от смеха. Камилла напряглась, отчаянно пытаясь не реагировать на его близость, на завораживающую силу его глаз, которые сейчас вглядывались в ее лицо с такой пугающей проницательностью.

– Но вы заявили о своей поездке так решительно, Камилла, – продолжал граф, – что я подумал, вас кто-то ждет в Париже. Я знаю, так ведут себя молодые влюбленные девушки.

– Знаете, милорд, почему это меня нисколько не удивляет?

Он улыбнулся в ответ на ее колкость. И слегка встряхнул ее.

– Кокетка! Но мы говорим о вас. Значит, ни в какого лощеного француза вы не влюблены?

Камилла глубоко вздохнула.

– Я никогда не была влюблена, – заверила она его. – У меня не романтичная натура. – Камилла подумала о своих волнующих сновидениях. Они не в счет. В дневное время она практична и рассудительна. Слишком рассудительна, чтобы поддаться влиянию пустых мечтаний. Она быстро добавила: – Думаю, что рассказала все, что вам необходимо знать обо мне. Кроме, пожалуй, того, что я действительно работала некоторое время горничной в доме виконта и научилась там разговору и манерам благородных молодых леди. Полагаю, этот опыт может пригодиться для нашего плана, но если вас это не устраивает, – поспешно продолжала она, – тогда забудем обо всей этой истории. Я себя чувствую уже гораздо лучше и могу уехать сегодня же. Возможно, так будет лучше всего.

– Мисс Смит. – Граф притянул ее еще ближе, уголки его рта приподняла улыбка. – Успокойтесь. Вы так просто не убежите. Мне нужна ваша помощь, и я вполне удовлетворен тем, что вы мне рассказали. Поэтому…

– Да? – Камилла ждала, затаив дыхание, глядя на него, а ее сердце начало громко стучать в груди, и биение его все учащалось, пока его взгляд изучал ее лицо: сначала остановился на глазах, потом спустился ниже и задержался на губах, потом медленно вернулся и снова встретился с ее взглядом.

Филипу вдруг пришло в голову, что ее, несомненно, будет окружать толпа поклонников, стоит ей только появиться в Лондоне. Она очень привлекательна, даже в этом темно-сером платье. Его мрачная расцветка не способна притушить блеск ее выразительных глаз и стереть живое очарование ее лица, лучезарно сияющего при солнечном свете, заливающем беседку. Однако ее румянец говорил графу о том, какая она, в сущности, еще неискушенная, эта обезоруживающая девчонка-сорванец. И он, отведя упавший на ее щеку локон цвета темной меди, мягко проговорил:

– Вам придется сыграть роль влюбленной женщины, если мы хотим успешно осуществить мой план. Это важно. Как вы считаете, Камилла, – медленно произнес он, – вы сможете вести себя так, будто влюблены в меня?

У Камиллы пересохло в горле. Ладони стали влажными. Она облизнула губы, и этот нервный жест был неосознанно женственным и дразнящим.

– Я… думаю, что смогу. Я, конечно, попытаюсь, ваше сиятельство.

– Филип. – Он смотрел сверху вниз в эти широко раскрытые зеленые глаза, и его внезапно подхватил порыв, нежный и безрассудный. И граф, подчиняясь ему без раздумий, внезапно склонил голову к этому поразительному, застывшему лицу и поцеловал мисс Камиллу Брент в губы, очень легко и осторожно.

Это был нежный поцелуй, удивительно приятный. У ее губ вкус цветочных лепестков в меду, подумал Филип и крепче сжал девушку в объятиях. Ее рот был мягким, как бутон розы, влекущим, губы слегка приоткрылись от изумления при легком прикосновении его рта, а пышные округлости ее тела излучали сладостное тепло.

Он поцеловал ее еще раз, уже сильнее, более пылко, повинуясь инстинкту, а не расчету. Это было прекрасно. Когда граф поднял голову и улыбнулся Камилле, он заметил затуманенное, мечтательное выражение в ее глазах. Потом девушка моргнула, взгляд ее стал осмысленным, и с коротким, сердитым возгласом она рванулась прочь.