Я устремилась из зала в дверь, вниз по лестнице, еще дверь, и я на улице.

Большие часы на столбе показывают час ночи. Тепло. Пустынно.

Я остановила поливальную машину. Шофер протянул мне сильную руку, я зацепилась за нее, и он вздернул меня вверх, на сиденье. Тяжелая машина помчалась по Москве. Молодой шофер поглядывал в мою сторону с большим одобрением, но я ни о чем не могла думать. Мой организм буквально вопил и скандалил, требуя свое.

Наконец я выпрыгнула из машины возле своего дома. Шофер довольствовался трешкой.

Поливальная машина ушла. Я поняла, что не добегу до вожделенного туалета. Да и зачем?

Я рванула в кусты. Эти кусты высадила старушка с первого этажа. Я лихорадочным движением успела что-то поднять-спустить, и мощная струя исторглась из меня, с шумом падая на землю, как Ингури ГЭС.

Я мочилась и плакала. Я не была пьяна. Нет. Я была обманута. Праздник жизни, который полагался за большую работу, оказался праздником для других. На нем царили дельцы, бляди и жены бездарностей.

Я вспомнила грустное носатое лицо Фрунзика. Он тоже был несчастен на всеобщем веселье. Почему так? Потому что для него, равно как и для меня, праздник жизни – это работа. И других праздников нам не дано.

Все кончается в конце концов. Моя струя иссякла. Я испытала неизъяснимое облегчение. Почти счастье.

Я забежала в свой подъезд, поднялась на свой пятый этаж. Стараясь не шуметь, проникла в квартиру. За дверьми в комнатах спали мои близкие, о которых я как-то забыла. А ведь они были. И есть. И спят.

Я грохнулась на свою тахту и заснула в ту же секунду, по-моему, даже на секунду раньше, чем приземлилась. Заснула на лету. Проснулась в полдень. Комната сквозь ажурные занавески была залита солнцем. Комната – в солнечный горошек.

В углу притулился мой скромный непородистый письменный стол, который ждал меня, как верный пес.