Именно необходимость идеологического обоснования деятельности власти демонстрирует ее (власти) «демократический лимит»: политическая власть в условиях демократии может представлять те или иные интересы народа или его частей, но быть народом такая власть не сможет никогда. Поэтому власть как государственное управление в условиях демократии не может обладать собственной ценностью, а значит, не имеет никакой «априорной идеологии» как системы убеждений, принимаемой населением без дополнительных вопросов. Идеологическая составляющая деятельности избираемого правительства всегда представляет собой открытый сценарий и проявляется как обнаружение «истинных целей» политического курса. Именно за доказательство «истинности» своих целей борются политические оппоненты в условиях реальной политической конкуренции. При этом данная «истинность» имеет идеологический (а не экспертный) характер, так как на экспертном уровне современный процесс государственного управления по большому счету не зависит от смены власти.

Однако не стоит отождествлять идеологическую легитимность с позицией чистой политической веры, подобные моменты в политической жизни крайне редки (можно сказать, случайны). Гораздо больше диалектического потенциала в понимании идеологической легитимности содержится в известном афоризме Гоббса: «Auctoritas non Veritas facit legem»[46], что по большому счету означает: если власть остается безнаказанной, она считается справедливой, даже если ей не верят в прямом смысле этого слова.

Такое неоднозначное проявление общественного доверия создает возможность для идеологической конкуренции, которая может проявляться на двух фронтах. На одном выдвигаются альтернативные цели, для достижения которых необходимо получение политической власти. Так как дискуссии по поводу задач современных демократических правительств, как правило, лежат в русле дискурса «общего блага», оппозиционеры могут убеждать избирателей, что данное благо состоит не в том, на чем настаивает действующее правительство [Dijk, 2004]. В современной политике противостояние чаще всего разворачивается на другом фронте, где обсуждается конкретный политический курс. И основные усилия конкурирующих политических сил сосредоточены не на объяснении своей платформы, а на доказательстве того, что оппоненты не выполняют (или не смогут исполнить) взятых на себя обязательств, получив (или стремясь получить) контроль над государственным управлением.

В условиях усиления популизма не только как инструмента пропагандистской агитации, но и как самостоятельной идеологии[47]значение идеологических споров по поводу успешности правительственного курса постоянно возрастает. Однако данный тренд является следствием не только новейших политических тенденций, он есть следствие глобального перехода от «старого режима» к Современности, когда происходила трансформация представлений об уместности власти, и если традиционная основа подобной уместности – статус, то современная основа – соглашение или договор. Именно такая трансформация привела к демонтажу традиционного органического communitatum communitas, в условиях которого было невозможно формирование современных идеологических дискурсов (см. об этом: [Collini, Winch, Burrow, 1983, p. 207–246]). Только повсеместное распространение представлений о способном к самореализации индивиде сделало возможным формирование социального идеологического дискурса/дискурсов как коллективного согласия или компромисса. Такой характер идеологического дискурса отличает его от «чистой» веры, которая в контексте политики либо случайна (фрагментарна), либо опирается на вполне материальный репрессивный потенциал. Правда, следует отметить, что на рубеже XX–XXI веков названная выше фрагментация стала усиливаться, получив автономное ценностное измерение под названием мульти-культурализма[48].

Кроме того, в политике все больше распространяются репрезентативные элементы, отвоевывая политическое смысловое пространство у политики как факта осуществления или обладания властью. Сфера абстрактных политических понятий (Свобода, Справедливость, Солидарность и т. д.) становится соизмеримой с фактической сферой политики. И хотя апелляция к фактам остается существенной частью политической риторики, сугубо фактологические дискурсы становятся политически неуместными, так как политикам (и особенно правителям) необходимо объяснять, каким образом их фактическая власть соответствует абстрактным ценностям. При этом важно помнить, что во власти как таковой нет ни свободы, ни справедливости, ни солидарности, поэтому политикам, борющимся за власть (или за сохранение власти), приходится ступать на чуждую власти территорию ценностно-культурно го взаимодействия.

История взаимоотношений идеологии и власти

Все сказанное выше не означает, что политические идеологии являлись и являются только результатом формирования вневластных культурно-ценностных дискурсов. Власть имущие всегда пытались создать и навязать подданным то, что обобщенно можно назвать идеологией власти. Зачатки такой идеологии имеют свою основу все в том же «старом режиме», когда не существовало потенциала для формирования конкурирующих идеологических дискурсов, так как определенные идеи были приемлемы для аристократической элиты, но недопустимы для «плебса» (конкурирующие идеологические дискурсы обязательно притязают на равное обладание истиной). Кроме того, даже недовольство элитой (городские восстания, борьба с ересью и крестьянские войны – бесспорный исторический факт Средневековья) не вызывало до определенного времени сомнений в уместности сословной, социальной и властной иерархии[49].

Подобная модель ценностного обоснования власти была крайне уязвима к общественным трансформациям, поэтому ее коллапс был неслучаен. Изменение социального контекста потребовало от высшего политического сообщества, которое стало называться государством[50], дополнительных усилий по сохранению идейной инициативы в ценностном обосновании власти в глазах всех значимых слоев общества. На практике это означало сохранение за государством монополии на обладание объединяющей государственной идеологией, которая была бы интегратором верований, ценностей и культурных стереотипов, общих для всего общества. В этой ситуации ценностный конфликт с другими культурными сообществами (религиозными или социальными) стал неизбежен. Последние столкнулись с дилеммой: либо стать носителями вторичных элементов государственной идеологии, либо быть провозглашенными врагами государства со всеми вытекающими отсюда последствиями[51].