– Так же, как и этика, – отрывисто ответила китаянка, ожесточённо сражаясь с тугим вентилем. – И только поэтому мы сейчас разговариваем.

Водопровод надсадно загудел, а торчащий из стены смеситель мелко задрожал, выплёвывая в раковину тонкую струйку мутной воды с едва заметным коричневатым оттенком. Бессильно опёршись на влажную и липкую стену руками, девушка терпеливо ждала до того момента, пока не ушла основная часть отстоявшейся в трубах грязи и ржавчины.

– А в уборную наша принцесса ещё не заглядывала? – вопросительно и хрипло усмехнулась проснувшаяся от шума Алекса. Наталья только молча покачала головой и сочувственно вздохнула.

– Вот где философия особенно пригождается. Без неё тамошнее амбре способно довести до самоубийства! – ехидно продолжила капитан, буквально каждым словом источая змеиный яд. – Но раз она изучала труды Конфуция, мы можем за неё не беспокоиться. А курсы этики не дадут осквернить наш слух отборной нецензурной бранью и подпортить своё и так пострадавшее реноме.

Китаянка тем временем закончила умываться и даже слегка утолила жажду, стараясь не подавать виду, что слова жемчужноволосой хоть сколько-нибудь её задевают. Но они задевали. Гордость девушки бунтовала против подобного отношения, но разум признавал за Проклятой право даже на большее, чем просто излишне эмоциональные слова.

– Искренне прошу у вас прощения за всё, что совершила эта недостойная Мэйли, – сказала она дрогнувшим от волнения голосом, сбиваясь на формальное обращение, принятое в клане, развернулась и низко поклонилась обеим девушкам. – Разум мой затмевали постыдные и губительные чувства. Позвольте мне хоть как-то загладить свою вину перед вами…

Завершив формулировать свою просьбу, Мэйли аккуратно опустилась на колени, уложила ладони на холодный каменный пол и низко наклонилась, касаясь их лбом.

Наталья и Алекса недоумевающе переглянулись, но ни одна не имела логичного объяснения происходящему.

– Что за цирк, девочка? – раздражённо фыркнула капитан, начиная вставать с постели, но в этот момент громко заскрежетал механизм дверного замка. Массивный, родом из первой половины прошлого столетия, он натужно скрипел, вынимая из пазов стальные зубы ригелей, и от этих звуков у девушек невольно начинали ныть зубы и возникало желание прикрыть уши.

Распахнув толстую, окованную железными полосами дверь настежь, Дэй Луэн выжидающе застыл на пороге камеры и, не скрывая своего удивления, звучно расхохотался:

– Драма в самом разгаре! Раскаявшаяся грешница вымаливает прощение на коленях… Жаль, что твой отец этого не видит, Мэйли!

Вдоволь насмеявшись, китаец картинно хлопнул себя по лбу и сбросил с руки связку цепей с тремя стальными ошейниками, зашвырнув их в центр камеры.

– Разбираем украшения, девочки, и на выход. Ваш прекрасный принц уже близко. Примеряйте, не стесняйтесь, они идеально подойдут к вашему гардеробу…

* * *

– Это безумие, Лео! – проорал Лёха, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в руль и направляя разогнавшийся «Руссо-Балт» на маячившие вдалеке ворота ограды особняка. – Чёртов камикадзе!

– Рули давай, экстремал! Ты же обещал не жаловаться и во всём мне верить! – расхохотался я в ответ, чувствуя, как нарастающее ускорение начинает едва ощутимо вдавливать меня в пассажирское кресло. – Гена! Ты – наш козырь! Не вмешивайся, пока я не скажу, как бы плохо всё ни обернулось!

– Ох, не нравится мне твоя затея, малыш, – проворчал укрывшийся на задних сиденьях опекун.

– Лео! Триста метров! – сосредоточенно выкрикнул рыжий и, как и было условлено, поддал газу, утопив педаль в пол. Стрелка спидометра плавно дрогнула, скакнув ещё на пару делений, а я с размаху опустил ладонь на «торпеду», нащупывая предохранитель на заветной «красной кнопке».

– Открывай, сова, медведь пришёл! – процитировал я одно из странных, но весьма полюбившихся мне выражений старосты. Мне показалось, что оно соответствовало моменту…

Сдвинув рычажок в сторону и утопив красную клавишу большим пальцем, с замиранием сердца ощутил, как в недрах мчащегося автомобиля срабатывает механизм открытия орудийных портов, а две небольших неуправляемых ракеты стартуют с направляющих. «Руссо-Балт» содрогнулся, изрыгнув пламя, как будто чуть сбавил ход, выплюнув разрушительные подарки в сторону ворот, и снова рванулся вперёд, словно пытаясь настигнуть выпущенные снаряды.

Натужно взревев соплами, ракеты устремились к цели, на прощание обдав нас копотью дымных хвостов. Устремились, практически в мгновение ока преодолев расстояние до стальных створок…

Бутон расцветающего прямо по курсу взрыва невольно заставил Лёху втянуть голову в плечи – я намеренно не стал предупреждать друга о некоторых тонкостях плана, надеясь, что в дальнейшем он больше не станет участвовать в совместных предприятиях. Но стоило ему разглядеть просвет, образованный взрывом…

– Юху-у-у! Быстрота и натиск! Всё как Суворов завещал!!! – завопил он, удерживая авто на прежнем курсе и выжимая из двигателя последние мощности. – Держитесь, сейчас может трях…

Разогнавшийся до 160 километров в час «Руссо-Балт» протаранил покорёженные и покосившиеся створки ворот. Протаранил, с корнем выдирая их из петель, и натужно взревел, утопая и теряя скорость в толстом, не менее полуметра, слое снега, засыпавшем внутренний двор особняка. Только ремни безопасности не дали мне и незадачливому водителю вылететь через лобовое стекло – несмотря на мягкость снега как вещества, столкновение с его массой вышло довольно болезненным.

– Лёха, на выход! Живее, живее! – прорычал я, избавляясь от ремней и с трудом распахивая дверь. – На тебе первый этаж! Выманивай его наружу, если встретишь…

Выбравшись из авто, я на мгновение замер, осматривая особняк, словно выбирая подходящее окно, и тут же прыгнул, выбрасывая вперёд тонкое щупальце Тьмы…

– Луэн! Я пришёл за твоей головой, Дракон!!!

Прожив непростую, долгую и насыщенную жизнь, человек зачастую невольно преисполняется цинизма и утрачивает свойственные молодости пыл и горячность, привыкая совершать исключительно разумные поступки. Диктат здравого смысла уменьшает количество неожиданностей и сопутствующих им приключений, но в его эффективности не приходится сомневаться. И всё же подобный подход имеет целый ряд недостатков. И самый значительный из них – скука.

Скука, тоска, хандра, сплин…

Алекс Розенкрейц так и не смог подобрать подходящего определения тому чувству, что неотступно владело им до знакомства с Леоном Хаттори. Справиться со скукой не помогали ни неизведанная область манипулирования энергией стихий, ни организация мелких коммерческих предприятий, сулящих в будущем солидный доход, ни редкие вылазки в город, где бывший глава мистического ордена отлавливал мелких бандитов или предавался разгулу, наслаждаясь возможностями молодого и энергичного тела. Всё это так или иначе, но уже происходило с ним в его прошлой жизни.