Кроме того, Тед прислал ей рождественскую открытку и ксерокопию письма, из которого Эмма узнала массу ненужной информации о его семействе. Открытка стояла на каминной полке в ряду шести прочих открыток: в этом году их будет меньше, чем обычно. Двое знакомых приглашали ее встретить с ними Рождество, и хотя Эмма в полной мере сознавала, сколь добрые чувства стоят за этими приглашениями, ее обидело подспудное предположение, что развод суть безнадежное одиночество и бесприютность. Ее вовсе не пугала перспектива встретить Рождество одной, хотя она и решила, в основном под давлением родителей, на несколько дней съездить в Эдинбург. А пока ей удалось сделать новый дом, по крайней мере первый его этаж, более-менее сносным. Эмма заметила, что елка, стоявшая у лестницы, снова сбросила часть иголок, и обрадовалась предлогу вооружиться пылесосом и занять себя, пусть и на несколько минут. Покончив с уборкой, Эмма наконец решила, что пора идти.

Для субботнего вечера народу на улице было совсем немного. В тот вечер человеческое присутствие ощущалось в Ковентри не пьяными шатаниями по тротуарам и не целеустремленным курсированием людских компаний между пабами и ночными клубами; присутствие это скорее проявлялось зажженными окнами, задернутыми шторами, далекой музыкой. Эмма представляла, что там, за входными дверями: вечеринки в самом разгаре, праздничные телеконцерты, спиртное рекой и дети, которых никто не гонит спать. Ей хотелось знать, чем занимаются Марк с Элизабет; во всяком случае, она предполагала, что Марк и Элизабет проведут эту ночь вместе, в том или ином месте. При расставании Марк и Эмма дали себе и друг другу банальное обещание остаться друзьями, но они не сдержали этого обещания, ибо давно уже перестали быть друзьями — задолго до того, как разошлись. Эмма ничего не знала о том, что он делал в последние дни, и не сумела до конца подавить свое любопытство на этот счет. Рождественские открытки они, разумеется, друг другу послали.

Эмма поставила машину под янтарным уличным фонарем в нескольких домах от квартиры Хью. К этому часу снег уже засыпал все вокруг слоем толщиной в дюйм, а Хью почему-то не торопился открывать дверь, так что Эмма успела окончательно продрогнуть. Когда он наконец возник на пороге, вид у него был виноватый.

— У меня тут небольшие проблемы с вступительным блюдом, — объяснил он. — Кажется, я переборщил перцу.

— Привет, — сказала Эмма. — Я купила тебе вот это.

Она протянула ему бутылку, завернутую в лиловую бумагу.

— Привет, — сказал он. — Спасибо.

Он поцеловал ее в щеку, кольнув щетиной. Она поднялась вслед за ним по лестнице, недоумевая, зачем он надел галстук.

— Боюсь, основное блюдо немного припозднится, — сказал Хью, вводя ее в комнату. — Соседи по лестничной площадке запекали картошку, и я только сейчас сумел добраться до духовки.

— Ничего страшного. А я и не знала, что у вас общая кухня.

— Ну, обычно сложностей с этим не возникает. Ты не хочешь сесть?

Эмма обнаружила, что она может либо сразу усесться за стол, либо сесть на кровать, которая была аккуратно застелена и накрыта покрывалом тоскливого болотного цвета. Чтобы отложить решение, Эмма прошла к книжному стеллажу и принялась разглядывать обложки. Ее всегда поражало, что Хью, который постоянно жил либо у самой черты бедности, либо за ней, так много тратит на книги, причем на книги, которые казались ей воинствующе непонятными и специальными. Труды по теории литературы стояли бок о бок с французскими оригиналами модернистских романов, кроме того, на полке обнаружилось несколько работ по музыкальной критике и средневековой английской поэзии.

— Ты действительно читал все это? — спросила она.

— Только некоторые, понятное дело, — ответил Хью, который как раз открывал бутылку, но прервался, чтобы показать ей чудовищно толстый том в мягкой обложке, который лежал на туалетном столике. — Просто приятно сознавать, что все эти книги находятся рядом. Вот… взгляни, я купил ее на этой неделе. Пойду принесу бокалы.

Эмма с недоумением взяла книгу, но села на кровать, вежливо раскрыла том, положила его к себе на колени и принялась дожидаться возвращения Хью.

— А что, интересная книга? — спросила она.

— Честно говоря, я немного разочарован, — ответил Хью, протягивая бокал с вином. — Твое здоровье. Обычно от Фурнье ожидаешь прогрессивных взглядов, уж по крайней мере в отношении нарратологии, но, по-моему, у него начинают проглядывать ревизионистские тенденции.

— Понятно, — сказала Эмма. — Жаль.

— Такое случается, — заметил Хью.

— Но ведь жизнь продолжается. Основы общества от этого не рухнут.

— Несомненно. — Он забрал у нее книгу, слегка раздраженный тем, что ее ирония исподволь подкралась к нему. — Приятное вино.

— Спасибо.

— Ну. — Хью оглядел комнату, взглянул на два пустых стула, взглянул на кровать. — Не возражаешь, если я сяду рядом?

— Ничуть.

И он сел рядом. Кровать стояла у стены, что позволило ему откинуться назад, хотя Эмма продолжала сидеть прямо.

— Ты не находишь, что стол выглядит недурственно? — бодро спросил Хью.

Каким-то образом он раздобыл парные серебряные столовые приборы, два хрустальных бокала в стиле эпохи Стюартов, хлопчатобумажные салфетки и подставки с изображением охотничьих сцен. Кроме того, на столе имелась свеча, еще не зажженная, и маленькая ваза с цветами.

— Замечательно выглядит, — ответила Эмма. — Я и не знала, что из-за меня будет столько суеты.

— Всем нужно время от времени поднимать настроение, разве нет? — сказал Хью.

— Ты считаешь, что мне нужно поднимать настроение?

— Нет, я поднимал себе настроение, когда это все готовил. Приятно, когда нужно прикладывать усилия.

— А тебе нравится готовить для одного себя? Мне нравится.

— У тебя не было времени привыкнуть к этому, — сказал Хью. — Я обнаружил, что все новое начинает приедаться где-то после первых полутора лет.

— Ты хочешь сказать, что так и не нашел себе девушку? — спросила Эмма.

Она решила, что стоит его чуточку подразнить.

— Думаю, пора приниматься за суп, — ответил Хью.

Он ушел на кухню. Эмма зажгла свечу и села за стол.

— Я с сожалением услышал новость о тебе и Нике, — сказал Хью, разливая охлажденный суп из кресс-салата.

— Марк, — сказала Эмма. — Моего мужа зовут Марк.

— Прости. Конечно. Все равно, я с сожалением услышал об этом. Наверное, ты чувствуешь себя… наверное, для тебя это было немалым потрясением.

— Да нет. Удивительно, насколько быстро я приспособилась.

— Где теперь живешь?

— Купила себе дом. Небольшой типовой домик. Последнюю пару месяцев я делаю там ремонт и тем самым занимаю себя. Он очень милый.