Гейбриэл сложил газету с той же аккуратностью, с какой проделывал это в любой обычный день. Разумеется, ему следует рассказать полиции о том, что он видел. Он не мог позволить, чтобы пострадал невинный человек, независимо от того, что это поставит в неловкое положение его самого. Намерение, продиктованное гражданским долгом верности правосудию, принесло ему искреннее удовлетворение. Весь день Гейбриэл копался в своих картотечных шкафах с тайным самодовольством человека, решившего принести себя в жертву.

Но почему-то его первоначальный замысел после работы, по дороге домой зайти в полицейский участок закончился ничем. Спешить не имело смысла. Вот если парня арестуют, тогда он все расскажет. Смешно рисковать репутацией и ставить под угрозу службу, пока неизвестно даже, является ли парень подозреваемым. Полиция может никогда и не узнать о его существовании. Вставать сейчас на защиту парня — значит навести подозрение на невиновного. Благоразумный человек повременил бы. И Гейбриэл решил быть благоразумным.

Парня арестовали через три дня. И снова Гейбриэл прочитал об этом в утренней газете. На сей раз в ней не было никаких фотографий и сообщалось мало подробностей. Эту новость затмили тайный побег с возлюбленным некой дамы света и крупная авиакатастрофа, занявшие первые полосы. В крохотной заметке было написано: «Дэнис Джон Спеллер, помощник мясника, девятнадцати лет, проживающий, по его словам, в Мусуэлл-Хилле, был арестован сегодня по подозрению в убийстве миссис Эйлин Морризи, матери двенадцатилетних близнецов, которую закололи в прошлую пятницу в квартире в Кэдмен-тауне».

Итак, теперь полиции примерно известно время смерти. Вероятно, пора туда сходить. Но откуда ему знать, что этот Дэнис Спеллер — тот самый молодой любовник, которого он видел по пятницам? Такая женщина могла иметь сколько угодно мужчин. До суда ни одна газета не опубликует ни одной фотографии подозреваемого. Однако больше информации можно будет получить во время предварительных слушаний. Их-то он и дождется. В конце концов, подозреваемого могут даже не отдать под суд.

Кроме того, надо и о себе подумать. Время еще есть. Если жизнь молодого Спеллера окажется под угрозой, тогда, конечно, Гейбриэл расскажет то, что видел. Но это будет означать конец его работы у Бутмана. Хуже того, он никогда не найдет другой. Уж мистер Морис Бутман об этом позаботится. Его, Гейбриэла, ославят как вуайериста с грязными мыслишками, как Любопытного Тома[16], который готов рисковать своими средствами к существованию ради того, чтобы провести час-другой над пикантной книгой или иметь возможность подглядывать за чужим счастьем. Подобная «реклама» взбесит мистера Мориса, и он не простит человека, послужившего ее сюжетом.

А все сотрудники фирмы будут смеяться над ним. Он станет «героем» лучшей шутки за много-много лет — смешным, жалким и никчемным. Педантичный, уважаемый, строгий Эрнест Гейбриэл наконец показал свое истинное лицо! И никто даже не оценит того, что он все выложил начистоту. Им и в голову не придет, что он мог бы промолчать.

Если бы ему удалось найти убедительное оправдание своего присутствия в здании в тот вечер! Но такого оправдания не существует. Едва ли он сможет утверждать, будто поздно задержался из-за обилия работы, ведь сам позаботился о том, чтобы покинуть здание вместе с вахтером. Сказать, что вернулся позднее, чтобы доделать то, что не успел днем, тоже нельзя: Гейбриэл всегда все выполнял вовремя, ему нравилось, чтобы его ставили в пример. Даже собственная эффективность работала сейчас против него.

Кроме того, он не умел лгать. Полицейские не поверят его рассказу. После того как столько времени потратили на это дело, они едва ли обрадуются новому доказательству в виде запоздалого откровения. Гейбриэл представил их недовольные осуждающие лица, официальную вежливость, едва прикрывающую неприязнь и презрение. Нет смысла подвергать себя суровому испытанию, не удостоверившись в фактах.

Однако и после предварительных слушаний, в результате которых решили передать дело в суд, прежние аргументы не утратили своей актуальности. К тому времени Гейбриэл знал, что Спеллер действительно был тем молодым любовником, какого он видел. Впрочем, особых сомнений у него и прежде не возникало. Теперь дело, которое будет слушаться в суде, обрело четкие очертания. Обвинение постарается доказать, что это преступление на почве страсти; парень, измученный угрозами женщины бросить его, убил ее из ревности и мести. Обвиняемый станет отрицать, что в тот вечер входил в квартиру, снова и снова твердить, будто стучал, но ему не открыли, и он ушел. Подтвердить это может только Гейбриэл. Однако и тогда это будет преждевременно.

Гейбриэл решил пойти на суд. Таким образом он сможет наблюдать, к чему склоняется процесс. Если будет похоже, что дело идет к вердикту «не виновен», он промолчит. А если все обернется плохо, то испытает особое волнение и особую, пугающую прелесть, встав в тишине переполненного зала суда и огласив свои показания. Допрос, критика, дурная слава — это все позднее. А в тот момент он переживет свой миг славы.

Обстановка в суде удивила и немного разочаровала Гейбриэла. Он ожидал более внушительного, драматичного антуража в цитадели правосудия, чем этот современный, пахнувший чистотой, деловой зал. В нем было тихо и опрятно. При входе никакой толчеи, никто не стремился захватить свободные места. Процесс вообще не привлек особого внимания публики.

Проскользнув на место в заднем ряду, Гейбриэл огляделся вокруг, сначала опасливо, потом более уверенно. Волновался он напрасно. В зале не было ни одного знакомого. Здесь собрались какие-то скучные люди, едва ли заслуживающие той драмы, какую он собирался разыграть перед ними. Некоторые зрители, наверное, работали со Спеллером, другие, вероятно, жили на одной улице с ним. Всем явно было не по себе, у всех был неуверенный вид людей, очутившихся в необычной и пугающей обстановке. Среди публики находилась худая женщина в черном, она тихо плакала, уткнувшись в носовой платок. Никто не обращал на нее внимания, никто не утешал ее.

Время от времени одна из двух дверей в конце зала открывалась, и вновь пришедший украдкой проскальзывал на свободное место. В тот момент все лица моментально поворачивались в его сторону безо всякого интереса, без узнавания, чтобы уже в следующее мгновение переключить внимание на худощавую фигуру молодого человека на скамье подсудимых.

Гейбриэл тоже глазел на него. Сначала он отваживался бросать лишь беглые взгляды, сразу опуская голову, словно это представляло отчаянный риск. Он и думать не мог о том, чтобы встретиться глазами с подсудимым, чтобы тот не дай бог не заподозрил, будто в зале находится человек, который может спасти его, и не послал ему отчаянный сигнал — мольбу о помощи. Но посмотрев на парня раза два-три, Гейбриэл понял, что бояться нечего. Одинокий страдалец никого не видел, и все ему были безразличны, кроме себя самого. Это был лишь ошеломленный, растерянный и испуганный молодой человек, чей взгляд был обращен внутрь, в какой-то свой личный ад. Он напоминал попавшего в западню зверька, утратившего надежду и способность бороться.