– Да! – сказал он. – Ахмет-Зек мертв. Он пал в битве с отрядом абиссинцев – тех самых, которые меня держали у себя в плену. Во время сражения я убежал, но я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из людей Ахмет-Зека остался в живых. Золото, за которым они поехали, теперь в руках абиссинцев. Вероятно, сейчас абиссинцы уже спешат сюда. Ведь они были посланы Менеликом отомстить Ахмет-Зеку и его приверженцам за набег на абиссинскую деревню. Их очень много, и, если мы не поторопимся уйти отсюда, нас постигнет та же судьба, что и Ахмет-Зека.

Мохамет-Бей молча выслушал его. Он не знал, можно ли доверять словам неверного, но рассказ бельгийца давал ему повод оставить лагерь и отправиться на север. Он не был расположен подвергнуть Верпера перекрестному допросу.

– А если я поеду с тобой, – спросил он, – половина драгоценных камней и половина денег, вырученных за женщину, будут моими?

– Да, – ответил Верпер.

– Ладно, – сказал Мохамет-Бей, – я пойду и прикажу сняться с лагеря завтра же на заре.

И он поднялся, чтобы выйти из палатки. Но рука Верпера опустилась на его плечо.

– Погоди, – сказал он, – раньше надо решить, сколько человек поедет с нами. Если мы будет обременены женщинами и детьми, абиссинцам будет нетрудно догнать нас. Было бы гораздо лучше, если бы мы взяли лишь небольшую охрану из наиболее храбрых людей. Мы скажем оставшимся в лагере, что мы едем на запад. Тогда, если придут сюда абиссинцы, их направят по ложным следам; если же они не захотят преследовать нас, они во всяком случае поедут на север медленнее, чем если бы они знали, что мы впереди.

– Змей не так мудр, как ты, Верпер! – сказал Мохамед-Бей с улыбкой. – Все будет сделано, как ты этого хочешь: с нами поедут двадцать человек, и мы поедем на запад!

– Хорошо, – проговорил Верпер. И на этом они порешили.

Рано утром Джэн Клейтон после бессонной ночи, была поднята шумом голосов подле ее хижины. Через минуту к ней вошел г. Фреко в сопровождении двух арабов. Арабы распутали веревки, связывавшие ее ноги, и помогли ей подняться. Потом они развязали ей руки, сунули ей горсть сухарей и вывели ее наружу при свете едва брезжившего утра.

Она вопросительно взглянула на Фреко, и, когда араб отвернулся, бельгиец нагнулся и шепнул ей, что все складывается как нельзя лучше. Молодая женщина успокоилась, и в душе ее вновь зародилась надежда, которая потухла было за эту долгую, мучительную ночь.

Скоро к ней подвели лошадь, подняли ее в седло и, окружив со всех сторон, вывезли за ворота деревни и через джунгли на запад. Через полчаса кавалькада повернула на север и в продолжении всего путешествия держалась этого направления.

Г. Фреко очень редко разговаривал с Джэн, и она понимала, что для осуществления их плана он должен был разыгрывать из себя ее притеснителя – для того, чтобы арабы не узнали, что он ее защитник. И она ничего не подозревала, хотя не могла не заметить дружеских отношений между европейцем и арабом, предводителем отряда.

Но, если Верперу и удавалось избегать разговора с молодой женщиной, он совершенно не мог изгнать ее образ из своих мыслей. Сто раз в день его глаза останавливались на ней, и он любовался красотой ее лица и фигуры. С каждым часом страсть его к ней росла, пока желание обладать ею не превратилось у него в настоящую манию.

Если бы Джэн или Мохамет-Бей знали, что происходило в мозгу человека, которого они оба считали за друга и сообщника, внешнее, кажущееся спокойствие маленького общества было бы нарушено.

Верперу не удалось устроиться на ночь в одной палатке с Мохамет-Беем, и он придумал новый план убийства араба.

На второй день путешествия Мохамет-Бей подъехал к Джэн Клейтон и поехал рядом с ней. Со стороны могло показаться, что он только сейчас впервые заметил ее; но уже много раз в течение этих двух дней из-под капюшона своего бурнуса он следил за пленницей и пожирал ее глазами. Эта скрытая страсть зародилась в его душе уже давно, когда он впервые увидел эту англичанку, взятую в плен Ахмет-Зеком. Но пока был жив его суровый господин, он и думать не смел об осуществлении своих желаний. Теперь было совсем другое дело. Теперь только эта презренная собака – Верпер – стоял между ним и молодой женщиной. Разве так трудно убить этого неверного и взять себе и женщину и драгоценные камни? А когда камни будут у него, ему незачем будет продавать женщину. Как ни велика была бы сумма, которую ему предложили бы за нее, она будет ничтожна по сравнению с теми радостями, которые доставит ему эта пленница! Да, он убьет Верпера, возьмет его сокровище и оставит себе англичанку.

Он ехал рядом с ней, не отрывая от нее глаз. Как она была хороша! Его руки сжимались и разжимались в непреодолимом желании схватить ее и сдавить в своих объятиях.

– Знаешь ли ты, куда везет тебя этот человек? – спросил он, наклоняясь к ней.

Джэн Клейтон утвердительно кивнула головой.

– И ты готова стать игрушкой черного султана? Молодая женщина вытянулась во весь рост и отвернула голову в сторону, но не ответила. Она боялась выдать себя и г. Фреко, боялась, что у нее не хватит сил в достаточной мере разыграть ужас и отвращение перед участью, которая якобы готовилась ей.

– Ты можешь избежать этой участи, – продолжал араб. – Мохамет-Бей спасет тебя!

И он протянул коричневую руку и сжал пальцы ее правой руки так неожиданно и так сильно, что это движение выдало его животную страсть так же ясно, как если бы он произнес признание.

Джэн Клейтон выдернула свои пальцы из его руки.

– Скотина! – крикнула она. – Если ты сейчас же не оставишь меня, я позову г. Фреко.

Мохамет-Бей отодвинулся и нахмурил брови. Его тонкая верхняя губа приподнялась, обнажая ряд белых зубов.

– Г. Фреко? – усмехнулся он. – Тут нет такого! Этого человека зовут Верпер. Он лгун, вор и убийца. Он убил своего капитана в земле Конго и убежал под защиту Ахмет-Зека. Он повел Ахмет-Зека грабить твой дом. Он последовал за твоим мужем, чтобы украсть его золото. Он сознался нынче мне, что ты считаешь его своим защитником и что этим он воспользовался и постарался заслужить твое доверие лишь для того, чтобы легче было повезти тебя на север и продать в гарем какого-нибудь черного султана. Мохамет-Бей – одна твоя надежда.

С этими словами он пришпорил лошадь и присоединился к передним всадникам, предоставив пленнице обдумать его слова на досуге.

Джэн Клейтон не знала, что было истинно и что ложно в словах Мохамет-Бея. Но от его слов в душе ее опять погасла надежда, и она с невольной подозрительностью стала смотреть на человека, которого считала своим единственным защитником в целом мире врагов и опасностей.

Для пленницы везли отдельную палатку и ночью ее ставили между палатками Мохамет-Бея и Верпера. К ней были приставлены двое часовых, один спереди и другой сзади, и при таких предосторожностях не считали нужным связывать пленницу.

Вечером после своего разговора с Мохамед-Беем Джэн Клейтон сидела у входа в свою палатку, наблюдая за оживленной деятельностью маленького лагеря. Она поужинала принесенными ей лепешками из кассавы и не поддающимся описанию варевом, в которое вошли: свежеубитая мартышка, пара белок и остатки зебры, убитой накануне. Но балтиморская красавица в борьбе за существование уже давно притупила свои тонкие чувства, которые в прежнее время возмутились бы даже при наличии гораздо меньших оснований.