На всякий случай Луиджи и Юлька составили целый рассказ о том, как они познакомились: оказывается, в Нью-Йорке, на концерте знаменитого скрипача, Юлька долго учила фамилию, они – типа – сидели рядом, ну и слово за слово… А потом – звонки, переписка, глубокое чувство, желание слить воедино жизненные пути… И вот, наконец – свершилось!

Новобрачные вышли из здания мэрии, им аплодировали, поздравляли – уж очень молодая королева понравилась народу. И держалась просто: хохотала, посылала воздушные поцелуи. (А чего не постебаться, не каждый день замуж выходишь.) Луиджи цвел и пах.

Потом избранное общество отправилось на «шампанское и сладости». Все пробовали русские конфеты, желали молодым сладкой жизни. Юлька даже бросила свой невестинский букет гостям, и поймала его худенькая носатая дочь мэра. Прыгучая оказалась, на лету схватила! Праздник удался, что говорить.

– Спасибо, Жюли! – прослезился Луиджи, когда они остались одни. – Я никогда не думал, что в моей жизни наступит такой великий день.

– А почему? – не поняла Юлька. – Вы такой красивый. Любая бы пошла.

(Разговор велся на английском, она тогда еще не выучила другие языки.)

– Когда-нибудь я расскажу вам свою грустную историю, – пообещал новобрачный.

«И тут грустная история, – подумала Юлька. – Куда же без грустной…»

Луиджи, как и Орели, выделил новоявленной супруге комнату в своем доме. Она там оставила свадебное платье, туфельки, фату, потом подвезла кое-какие одежки, халат, обувь… Ночевать же иногда приходилось.

Юлька присматривалась к Луиджи и никак понять его не могла. Скупой он или щедрый? Смелый или трус? Никак он в ее представления не вписывался. Ну, то, что за границей даже богатые открыто жмотничают, она уяснила очень быстро. Поняла и приняла. Она сообразила, что настоящее богатство потому и сохраняется из поколения в поколение, что его не проматывают, не пропивают, не прогуливают. Хотя и такое здесь вполне случается. Ну а с кем такое случилось, тот выбывает из рядов богатых. Только и всего. Сколько бы у тебя денег ни водилось, спустить их гораздо легче, чем нажить. Сливаются мгновенно, как вода из унитазного бачка. Так что прижимистость Луиджи вполне объяснима. При этом одевался он только в определенных и очень дорогих магазинах. На этом не экономил. Опять же – Юльке очень хотелось понять почему. Зачем тратить огромные деньги на шмотки, когда все равно надоест – хоть дорогая, хоть дешевая – и захочешь в новом сезоне прикупить что-то новенькое. А так – поносила и отдала. И не жалко – сама ведь не разорилась.

Юлька не стеснялась спрашивать, Луиджи с удовольствием объяснял. Он говорил, что вещь может придать человеку сил, а может и отнять что-то очень важное от его «я», исказить его.

– Ну, знаешь эту историю – про три кожи человека? – пояснял он. – Первая кожа – это его кожа, вторая кожа – его одежда, третья кожа – его дом.

– А четвертая – его сад, – продолжила Юлька.

Луиджи зааплодировал: «Умница!» И сказал:

– Не в своей коже быть очень вредно. Сам меняешься не в лучшую сторону. Об этом надо думать. Понимаешь?

Юлька понимала.

Что же касается смелости или трусости – тут все оказывалось совсем не просто. Луиджи водил машину – залюбуешься. Никогда не терялся, ни в какой ситуации. Юлька боялась горных дорог, не могла сдать назад, даже совсем чуть-чуть, когда требовалось, паниковала, ей казалось, что сейчас она рухнет в пропасть. Луиджи этот страх был неведом. Зато он боялся людей. Человеческие отношения тревожили его и бросали порой в дрожь и трепет. Ну да, понятно, почему. Он же все-таки поведал ей историю своей жизни. Так красиво все обставил!

Они сидели под высоченной секвойей за круглым столом, накрытым зеленой бархатной скатертью старинной работы с кружевной отделкой. Раньше Юлька думала, что секвойи растут только в Америке. Оказалось – нет. И в Европе растут. Вот, пожалуйста, в поместье ее суженого-ряженого имелось несколько этих чудо-дерев.

Луиджи принес из погреба бутылку красного вина, бокалы. Бокалы с красным вином подсвечивались лучами закатного солнца. На фоне зеленого бархата рубиновое свечение вина околдовывало. Хотелось вот так сидеть, смотреть и – не спешить никуда. Это созерцание и казалось самой насыщенной жизнью.

Вот в это блаженное время и начал Луиджи рассказ о себе. Зачем? Ведь у них сугубо деловые отношения. Она ежемесячно платит ему за право считаться его женой в течение необходимого времени. Он радостно принимает от нее деньги. Но при этом выносит из погреба дорогущую бутылку, делится сокровенным. Может быть, именно потому, что – чужие, что отношения их временные, партнерские, четко оговоренные. Кто знает… Захотелось человеку поделиться.

Луиджи рассказывал, что рос он в католической семье. Правила жесткие. Братья, сестры, церковь по воскресеньям, месса. Все вокруг – грех. Громко засмеялся – грех, плохая отметка в школе – грех, и так далее и тому подобное. Луиджи чувствовал себя очень несчастным в семье. Он мучился оттого, что мало вокруг было красоты. Он с детства очень нуждался в созерцании прекрасного. Однако мир людей по большей части искажал прекрасное, нарушал гармонию. Потом было еще кое-что в его жизни, что заставляло его страдать. Он знал, что то ли невероятно грешен, то ли неизлечимо болен. И ни с кем не мог поделиться своими страданиями. Такие были нравы во времена его юности – не обо всем можно было говорить откровенно. А уж тем более в его семье.

Потом он закончил университет и поехал в Америку. И там остался на долгие годы. Там он чувствовал себя свободным, там он про себя все понял. Ему повезло, он попал на прием к известному психотерапевту, сейчас его все в мире знают, но и тогда все понимали, какой это ученый, какая величина. И вот Луиджи впервые в жизни все ему рассказал о себе. Расплакался. Говорил, что думает о самоубийстве, не понимает, почему он не такой, как нормальные люди. И что ему ответил этот знаменитый врач? Он сказал:

– А с чего ты взял, мой мальчик, что ты не такой? Ты не влюбляешься в женщин, тебя влекут мужчины? И по этому поводу ты хочешь прервать свой земной путь? Больше тебе ничего не мешает жить?

– А разве этого мало, чтобы не хотеть жить? – жалобно спросил Луиджи.

– Ты вот беспокоишься о грехе, так?

– Так, – ответил несчастный.

– Но ведь самоубийство и есть самый страшный грех, разве не так?

– Так, – испугался Луиджи.

– Ну вот. А ты хочешь искупить свой мнимый грех таким страшным грехом. Понимаешь, о чем я?

Луиджи очень полегчало. Но он хотел все выяснить до конца. Он спросил: может быть, он болен, раз не хочет женщин. И может быть, болезнь его получится вылечить?

– Нет, – ответил доктор, – это не болезнь. Ты – такой. Прими себя таким, какой ты есть. Ты здоров, а жизнь прекрасна. Но, к сожалению, очень коротка. Живи и любуйся, пока у тебя есть время.

И вот после этих слов – подумать только, всего-навсего нескольких простых слов – Луиджи избавился от мучительных мыслей о собственной неуместности в этом мире.