Я стараюсь не думать о том, как она услышит выстрелы, прибежит в комнату Ашера, начнет кричать, возможно, обхватит руками его окровавленную голову, пытаясь засунуть мозги обратно в простреленный череп[60], а затем будет бесконечно оплакивать вымышленного мальчика, которого в принципе и не существовало, сына, которого у нее никогда не было, потому что она искренне верит, будто ее Ашер – настоящий ангел.

Она так и не сумела заметить, насколько он изменился, а если и заметила, то предпочла закрыть глаза на очевидный факт: выходит, она тоже виновата в преступном небрежении.

Не поймите меня неправильно, но я хочу сказать, что у меня рука не поднимется пристрелить миссис Бил, так как она вечно распевает песенки из «Кошек» и лично мне ничего плохого не сделала.

Но если хорошенько подумать, она заслуживает порицания не меньше, чем Линда и мой папа, независимо от того, живет он сейчас в своей Венесуэле или уже давно помер.

Люди, которых мы называем Мама и Папа, дали нам жизнь, а затем пустили все на самотек и не попытались объяснить что к чему – типа, заботься о себе сам и отстаивай свое место под солнцем, – не учитывая, что ты, может, сделан из другого теста и не годишься для такой жизни.

От таких мыслей мне становится совсем паршиво и я начинаю дрожать.

– Ну давай же, Объект Ашер! Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! Возвращайся домой, чтобы я мог покончить со всей этой бодягой раз и навсегда, – шепчу я, наблюдая за тем, как седовласая миссис Бил достает из духовки цыпленка.

Она отлично видна в широкой раме окна: вот она режет мясо и шевелит губами.

Она снова поет[61].

Где-то в глубине души я понимаю: именно в этом месте мне следует кое в чем признаться, тем более что, если я осуществлю свой план, у меня не будет возможности сделать какие бы то ни было заявления.

Через несколько месяцев после нашего похода на концерт «Грин дей» Ашер провел неделю со своим дядей Дэном, с которым рыбачил где-то в пенсильванской глубинке, кажется, в Поконосе. Ашер любил своего дядю Дэна – тот был и высоким, и уверенным в себе, и забавным, да к тому же водил крутой пикап и вечно брал Ашера с собой в разные интересные места: и в кино, и на автогонки, и даже на охоту. О таком дяде, как дядя Дэн, мечтает каждый ребенок. Помню, он тогда покорил меня буквально с первого взгляда. Он реально казался отличным парнем, что делало всю историю еще паскуднее[62].

Но когда Ашер вернулся после той самой рыбалки, я понял: с ним явно что-то не так.

У нас тогда был совместный школьный проект – насчет древних цивилизаций, – и мы выбрали инков. И вот после возвращения с рыбалки, на которую он ездил с дядей Дэном, одним воскресным вечером мы наносили последние штрихи на макет Мачу-Пикчу в доме у Ашера. Как сейчас помню, Ашер тогда почему-то прятал от меня глаза и упрямо твердил: «Ничего!» – на мой вопрос, что случилось. Наконец он сказал: «Если ты еще раз спросишь, что случилось, я тебя урою». И посмотрел на меня так, будто хотел убить меня, и в тот момент он был явно на это способен.

Я ничего не сказал, и мы молча закончили наш Мачу-Пикчу. Основу мы смастерили из «Лего», вместо травы использовали настоящий дерн, а маленький храм в форме куба, над которым мы провозились несколько недель, был из папье-маше. Насколько я помню, макет получился потрясающим – типа, ни до того, ни после нам не удавалось сделать настолько классную вещь. И еще буквально неделю назад Ашер реально им гордился, и не просто гордился, а был на седьмом небе от счастья. Но сейчас, не успел я нанести финальный слой краски, Ашер принялся молотить макет кулаками.

– Что ты творишь?! – завопил я, потому что мы неделями работали над проектом.

Но он продолжал тупо крушить макет кулаком, словно безжалостный маленький божок.

Жуткое зрелище, и не только потому, что он уничтожал плоды нашей кропотливой работы, а скорее потому, что я наконец увидел его истинную сущность.

Я попытался оттащить его, но он двинул мне кулаком в лицо, поставив мне под глазом самый настоящий фингал.

Затем он начал плакать, даже не плакать, а реально рыдать.

Вошла его мама и увидела, что происходит.

– Что случилось? – спросила она.

Я остался стоять с открытым ртом, а она попыталась обнять Ашера, но он оттолкнул ее и убежал в свою комнату.

Мне еще никогда не было так неловко.

Я даже не смог толком объяснить родителям, что, собственно, произошло, потому что и сам толком ничего не понимал.

Если вы думаете, будто они позвонили миссис Бил и засыпали ее вопросами, то сильно ошибаетесь. Линду больше волновал безобразный синяк у меня под глазом, чем то, почему у Ашера съехала крыша, а папа философски заметил:

– В этом возрасте мальчики всегда дерутся. Это значит, что они просто взрослеют.

Потом Ашер еще несколько дней не ходил в школу, но вот однажды вечером он объявился у меня дома и спросил:

– Мы можем поговорить?

– Конечно, – сказал я.

Папы и Линды дома не было. Мы прошли ко мне в комнату, и Ашер начал метаться, как зверь в клетке. Я еще никогда не видел его таким.