— О нет. Я не стремилась вас обольстить, чтобы только содрать деньги…

— Нет, конечно. Вы, сами того не зная, дали мне возможность лучше понять самого себя.

— Я не понимаю.

Чейз тяжело вздохнул:

— Прежде чем стать констеблем, я вел другую жизнь.

Лолли вскинула голову:

— Какую жизнь?

— Уличную. И довольно бесчестную. Я был вором. Лучшим карманником Лондона… по крайней мере я так считал. Я мог стянуть кошелек у джентльмена так, что он ничего не чувствовал. Я также вскрывал дамские сумочки, незаметно разрезая их, — сказал Чейз, — и женщина обнаруживала, что случилось, лишь когда приходила домой.

Лолли попыталась представить, как он подкрадывается к ничего не подозревающей женщине и вытаскивает что-то из ее сумочки. Это не укладывалось у нее в голове.

— Конечно, я был очень молод в те дни. Безмозглый и бесчувственный. Но мне приходилось поддерживать семью и обеспечивать самого себя. Я считал себя ответственным за своих близких, но большую часть времени проводил с товарищами на улице.

Лолли почувствовала тревогу.

— Так, значит, вы женаты.

Он усмехнулся, блеснув белыми зубами:

— Нет. Дело в том, что мой отец умер довольно рано, и я вынужден был заботиться о своей матери и четырех сестрах. Матери ужасно не нравилось, что я стал шалопаем. Она хотела, чтобы я нашел подходящую работу. Но меня устраивала моя жизнь, пока меня не поймали.

Они продолжали беседовать, съев основное блюдо, потом десерт и выпив кофе. Прошло почти два часа, а разговор все не кончался. Лолли была увлечена его рассказами о преступлениях и самозащите, о применении оружия и допросах подозреваемых. Стремление Чейза выжить в этом мире напоминало ей ее собственную жизнь. Разница заключалась в том, что Чейз нашел в себе силы покончить с прежним образом жизни, а она не смогла это сделать. И чем меньше он знал о ее прошлом и о том, как она попала в заведение мадам Финч, тем лучше. Поэтому когда он начинал интересоваться ее жизнью, она старалась уйти от ответа, переводя разговор на другую тему.

— Лолли, Лолли, — задумчиво произнес Чейз. — Это ваше настоящее имя?

— Нет. Я сама назвала себя так. Мне не нравится мое настоящее имя.

— Какое оно?

Она шмыгнула носом.

— Я не достаточно хорошо вас знаю, чтобы его назвать.

— Тем не менее, — настаивал он, и на щеках его опять обозначились ямочки.

— Я не хочу говорить. Вы будете смеяться.

— Не буду. Ну же. Какое ваше настоящее имя?

Лолли распрямила плечи:

— Хорошо. Мое настоящее имя — Бланш.

Чейз фыркнул, и его громкий хохот разнесся по пабу.

— Вы негодяй! — крикнула Лолли, подавляя улыбку. — Вы сказали, что не будете смеяться!

Она вытянула руку и ударила его по плечу. Однако его смех вскоре заставил и ее захихикать. В пабе была лишь горстка подвыпивших завсегдатаев. Чейз предложил пойти прогуляться, и Лолли согласилась. Она накинула на плечи шаль, взяла свою сумочку и ждала у двери, когда Чейз расплатится за еду.

В это время мужчина, сидевший за столом у двери, протянул руку и ухватил Лолли за зад, от чего она удивленно взвизгнула.

— О, дорогая, — сказал он хриплым от спиртного голосом. — Когда ты кончишь с ним, как насчет того, чтобы пойти со мной?

Лолли испуганно посмотрела на грязное пятно на своем белоснежном платье.

«Испорчено, — подумала она. — Все испорчено».

Чейз подскочил к мужчине и схватил его за отвороты грязной куртки. Он стянул его со стула и припер к стене:

— Еще раз протянешь к ней руку, и я оторву ее по локоть!

Мужчина, явно шокированный и испуганный, отчаянно закивал. Чейз отпустил его, и тот рухнул на пол. Он повернулся к Лолли, но ее нигде не было видно.

Она прошла полпути по улице, когда Чейз догнал ее:

— Лолли! Подождите!

Она не остановилась, пока он не схватил ее за руку. Ее щеки были мокрыми от слез.

— Пустите меня!

— Нет, — сказал Чейз, сжимая ее руку сильнее. — Почему вы убежали? Из-за этого ублюдка?

Она закрыла глаза.

— Вы действительно хотите знать? Вы хотите знать, где Лолли была до настоящего дня? Здесь, на этом углу. И там, за этой стеной. Это, — сказала она, вытянув вперед задний подол платья, чтобы показать ему грязное пятно, — то, что я есть. И этому ублюдку я когда-то отдалась в конюшне за три шиллинга.

На лице Чейза отразилась сначала озабоченность, потом боль, потом отвращение, от чего грудь Лолли болезненно сжалась. Но теперь по крайней мере он знает о ней все, и нет необходимости притворяться. Теперь, когда она извергла из себя всю мерзкую правду, ей хотелось поскорее убежать от ужасного запаха своего отвратительного прошлого. Она ринулась вперед мимо Чейза.

— Постой!

Лолли не представляла, что он способен так громко крикнуть. Звук его голоса разнесся в ночном воздухе. Она остановилась под уличным фонарем.

— Постой. — Он медленно приблизился к ней. — Куртизанка или уличная проститутка… затри гинеи или за три шиллинга — все это одно и то же. И меня это огорчает.

Лолли такого не ожидала. Из ее покрасневших глаз снова брызнули слезы.

— А это, — он указал на пятно на ее юбке, — не то, что ты есть. Это то, чем ты занималась. Тебе надо остановиться. Просто остановиться.

Он не понимает, что говорит.

— Как я могу остановиться? Я больше ничего не умею делать. Я не смогу заняться чем-то другим.

— Сможешь. — Он нежно погладил ее по лицу. — Делай то, что следует.

Его прикосновение заставило ее напрячься. Оно было таким искренним, таким интимным, какого она не могла вообразить. Ее грусть сменилась удивлением.

— Что именно?

Он ласково улыбнулся:

— Ты сама это определишь.

Внезапно Лолли ощутила холод и начала дрожать.

— Ты замерзла, — сказал он и, сняв сюртук, накинул его ей на плечи. — Моя квартира неподалеку, за углом. Ты можешь согреться там, если хочешь.

В голове Лолли промелькнули непрошеные мысли, главным образом нескромные. Они возникли в тот момент, когда он укутал ее своим сюртуком, пахнущим лимонной туалетной водой. Она невольно представила, как они занимаются любовью. Ее опытный глаз мгновенно определил несколько мест, где они могли бы сделать это совершенно незаметно для людей, не заходя в его квартиру. Однако что-то удержало ее от реализации такой возможности. Хотя она знала, что это доставило бы ей огромное удовольствие, внутренний голос предупреждал ее, что возникшие между ними чистые отношения будут безвозвратно запятнаны неуместным сексом.