в Казань, которая в 250, и в Астрахань, которая в 500 немецких милях по ту сторону от Москвы. Посол, по имени Степан Степанович Годунов, был родственником Бориса. В Диком поле (где ему пришлось ехать) на него напали дикие казаки, поднятые на мятеж орудием дьявола, монахом Гришкой Отрепьевым, и направлявшиеся в город Путивль, расположенный на Белорусском рубеже России, чтобы разыскать там у князя Адама Вишневецкого, жившего там поблизости, своего истинного наследного государя (каким они в неведении своем его считали). Они убили многих ратников и слуг, сопровождавших царского посла, и захватили, кроме того, нескольких в плен. Сам посол с большим трудом спасся, и ему пришлось вернуться в Москву, не выполнив своего дела. Полевые казаки пересылают Борису “хорошее” известие. Нескольких пленных казаки отпустили на волю, наказав им ехать в Москву к своему незаконному царю и сообщить ему, что они вскоре приедут с несколькими тысячами полевых казаков и поляков в Москву и привезут с собой истинного наследного государя Димитрия.

Как это, так и многие другие донесения из Белоруссии, Польши, Литвы и Лифляндии, поступавшие ежедневно одно за другим, так смутили Бориса, что он сам начал сомневаться, что убит был тогда, когда он поручил это сделать, юный царевич Димитрий, а не кто-то иной вместо него. Поэтому он приказал произвести с особым тщанием розыск и, получив относительно этого достоверные сведения, что действительно был убит тот, а не кто-то иной вместо него, смекнул и догадался, что все это происки и козни его вероломных князей и бояр.[214]

Но, сказать по правде, это была кара божия, ниспосланная для того, чтобы Борис узнал, что никакая премудрость не устоит против господа бога и что бог может обратить в глупость лукавый ум. Борис полагал, что он достиг царства своей хитростью, без помощи божией, и поэтому должен был узнать, что его хитрые уловки не помогут ему перед господом богом, и хотя все его начинания были разумными, ни одно из них не кончилось добром. Заключенные им союзы с могущественными властителями ни к чему не привели, все труды и старания, которые он с великим разумением положил на улучшения в стране, мало кем ценились, неслыханно обильная милостыня, которую он раздавал во время длившейся несколько лет подряд великой дороговизны, не спасла бедный народ от сильного голода и мора в его стране, и люди гибли тысячами. В России больше голод, чем в Иерусалиме. Это дороговизна началась в 1601 г. и продолжалась до 1604 г., когда кадь ржи стоила 10 или 12 флоринов (а прежде кадь обычно стоила не больше, чем 12 или 15 м. грошей), и голод во всей стране был сильнее, чем даже при осаде Иерусалима, о чем можно прочесть у Иосифа Флавия, когда евреи поедали собак, кошек, крыс и мышей, даже кожу со старых седел и сапог, а также голубиный помет; одна дворянка от великого голода зарубила, сварила, поджарила и съела своего собственного ребенка. Большего ужаса и у Иосифа не найти!

Но, клянусь богом, истинная правда, что я собственными глазами видел, как люди лежали на улицах и, подобно скоту, пожирали летом траву, а зимой сено. Некоторые были уже мертвы, у них изо рта торчали сено и навоз, а некоторые (bona venia)[215] пожирали человеческий кал и сено. Ели людей. Не сосчитать, сколько детей было убито, зарезано, сварено родителями, родителей — детьми, гостей — хозяевами и, наоборот, хозяев — гостями. Человеческое мясо, мелко-мелко нарубленное и запеченное в пирогах (Pyrogen), т. е. паштетах, продавалось на рынке за мясо животных и пожиралось, так что путешественник в то время должен был остерегаться того, у кого он останавливался на ночлег.

Когда из-за ужасной дороговизны и голода начались столь страшные, бесчеловечные и в некоторых местностях никогда не слыханные убийства и на всех улицах ежедневно стали находить множество трупов людей, умерших от голода, и об этом сообщали царю Борису, надумал он эту беду и божью кару отвратить своей казной и приказал у наружной городской стены, которая в окружности составляла четыре немецких мили, с внутренней стороны отгородить четыре больших площади, куда ежедневно рано утром собирались бедняки города Москвы и каждому давали одну деньгу (Denning), а их 36 идет на один талер. Такое благодеяние побуждало бедных поселян бросать и покидать дома все и бежать с женами и детьми в Москву, чтобы тоже получить эти деньги. Казна раздает ежедневно 500 000 денег. Бедняков там собралось такое множество, что ежедневно на них тратилось до 500 000 денег (что составляет тринадцать тысяч восемьсот восемьдесят восемь талеров и 32 м. гроша).

Это продолжалось все время, а дороговизна на убыль все не шла. Ежедневно повсюду на улицах по приказу царя подбирали сотни мертвецов и увозили их на таком множестве телег, что смотреть на это (credas — легко поверить) было страшно и жутко. Мертвецов было, приказано особо приставленным к этому людям тщательно обмывать, заворачивать в белое полотно, обувать в красные башмаки и отвозить для погребения в “Божий дом (“Boschtumb) — так называлось место, где хоронят умерших без покаяния.

Из-за такого царского милосердия на пищу бедняков, на одеяние для умерших и на их погребение в течение этой четырехлетней дороговизны из казны ушло неисчислимо много сот тысяч рублей, так что из-за этого казна сильно истощилась. Только в одном городе Москве умерло свыше 500 000. Как легко подсчитать и как мне сообщили это достойные доверия приказные подьячие (Canzley-Schreibern) и торговые люди, в одном только городе Москве во время этой дороговизны умерло от голода более 500 000 человек, которые при жизни получали от его величества пропитание, а после смерти белый саван и красные башмаки, в которых их на его счет хоронили. Так было в одном только этом городе, а какое великое множество народа погибло за это долгое время от голода и чумы во всех концах страны и в других городах, и все они были также похоронены на счет казны.

Ах, сколько сот тысяч их было!

Ах, во сколько сот тысяч они обошлись!

Увы, как страшен гнев божий, когда он возгорается и пылает на страной и людьми!

И все-таки Борис был так неисправим и так ослеплен, что стол многие тяжкие бедствия не заставили его смириться и он все еще думал отвратить эту напасть своей богатой казной. Борис не разрешает своим подданным покупать хлеб с кораблей. И хотя господь благостный в милосердии своем сделал так,