Неудивительно, что нарушения в лесной экосистеме, когда благодаря ветрам и лесному хозяйству создаются большие открытые пространства, вызывают у некоторых природоохранников бурные восторги. Они действительно думают, что биоразнообразие теперь увеличится, не замечая при этом драматизма ситуации. В обмен на несколько луговых видов, которые будут теперь радоваться жизни на ярком солнце, вымрет несколько сотен местных видов мельчайших организмов, судьба которых практически никого не волнует. Одно из исследований «Экологического сообщества Германии, Австрии и Швейцарии» (Ecological Society of Germany, Austria and Switzerland) пришло к заключению, что хотя с усилением хозяйственного пользования лесов разнообразие флоры действительно повышается, однако это не причина для оптимизма, а скорее указание на степень разрушения природной экосистемы (см. примеч. 55).

Эпоха драматических перемен в окружающей среде усиливает тоску по девственной природе. В густонаселенной Центральной Европе лес считается последним прибежищем для людей, чья душа рвется на волю в нетронутые места, но нетронутого у нас уже не осталось. Девственные леса исчезли много веков назад под топорами, а затем – плугами наших предков, которые еще знали бедствия массового голода. Хотя сегодня большие площади вокруг поселений и полей снова заняты деревьями, однако это скорее плантации, засаженные растениями одного вида и одного возраста. Что подобные ландшафты вряд ли можно называть лесом, обсуждается сегодня даже в политике. Так, немецкие партии едины в том, что как минимум 5 процентов искусственных лесов следует предоставить собственной судьбе, чтобы они могли стать первичными лесами завтрашнего дня. На первый взгляд это звучит скромно, а на фоне того, что мы постоянно одергиваем тропические государства за недостаточную охрану их дождевых лесов, просто постыдно. Но это хотя бы начало. Даже если в Германии пока оставлены в покое всего 2 процента искусственных лесов, это уже более 2 тысяч квадратных километров. На этой площади вы сможете наблюдать вольную игру всех природных сил, и в отличие от охраняемых природных территорий, которые находятся под весьма затратным уходом, здесь охраняется именно невмешательство, как говорят ученые, – природные процессы. И поскольку природе совершенно все равно, чего ждем от нее мы, процессы в ней часто протекают не так, как хотелось бы нам.

В целом действует правило, что возврат к состоянию первичного леса происходит тем более бурно, чем дальше охраняемая территория ушла от состояния естественного равновесия. Крайним случаем был бы распаханный участок с голой почвой, а за ним – домашний газон с режимом еженедельного скашивания. Вокруг нашего дома я тоже часто вижу среди травы проростки дуба, бука и березы. Без регулярного выкашивания здесь уже лет через 5 рос бы молодой лес двухметровой высоты, и наша маленькая идиллия скрылась бы под его зеленой крышей.

Среди всех лесных земель особенно зрелищно возвращаются к первичному состоянию посадки ели и сосны. И как раз такие плантации часто включены в территории свежеиспеченных национальных парков, потому что договориться о выделении более ценных в экологическом отношении широколиственных лесов удается редко. Неважно, будущий первичный лес охотно стартует и в монокультурах. Стоит человеку выйти из игры, и уже через несколько лет можно заметить первые резкие изменения. Чаще всего это будут насекомые – мелкие короеды, которые теперь беспрепятственно размножаются и расселяются. Хвойные деревья, посаженные когда-то строгими рядами, нередко в слишком сухих и теплых для них районах, в таких условиях не способны защитить себя от вредителей, и за несколько недель теряют всю кору и погибают. Нашествие насекомых распространяется по бывшим промышленным лесам как пожар, оставляя за собой тоскливый безжизненный ландшафт, на котором выделяются свинцовые скелеты деревьев. Сердца владельцев местных лесопилок обливаются кровью – лучше они использовали бы эти деревья. Нередко они ссылаются и на туризм, который якобы не будет развиваться из-за этих безрадостных картин. Можно понять эту тревогу, когда экскурсанты без всякой подготовки отправляются в якобы нетронутые леса и вместо здоровой зелени обнаруживают там целые склоны мертвых деревьев. Так, в одном только национальном парке «Баварский Лес» с 1995 года погибло свыше 50 квадратных километров еловых лесов, что соответствует почти четверти всей площади парка (см. примеч. 56). Вероятно, для некоторых посетителей зрелище мертвых стволов еще более неприятно, чем голых вырубок. Большинство национальных парков реагирует на критику и действительно продает лесозаготовительным предприятиям деревья, которые в целях борьбы с короедом вырубаются и вывозятся из леса. Но это серьезная ошибка[33]. Дело в том, что погибшие ели и сосны помогают рождению молодого лиственного леса. В своих мертвых телах они накапливают влагу, помогая остудить горячий летний воздух и сделать его более комфортным. Когда они падают, образуются непроходимые завалы – естественный забор, через который не пройдет ни одна косуля или олень. Под такой защитой могут спокойно подрастать дубы, рябины или буки. Когда же мертвые хвойные полностью истлеют, они образуют драгоценный гумус. Однако к этому времени первичный лес еще не сформируется, ведь у лиственных деревьев здесь нет родителей. Нет никого, кто тормозил бы малышей в процессе роста, защищал, а при необходимости подкормил раствором сахара. Поэтому первое естественное поколение деревьев в национальном парке растет скорее как уличные беспризорники. Видовой состав тоже пока не будет естественным. Прежние хвойные плантации, уходя со сцены, оставили в почве огромные запасы семян, так что среди буков, дубов и пихт растут также ели, сосны и дугласии. Здесь официальные органы нередко проявляют нетерпение. Без вопросов, если теперь с помощью пилы убирать из леса впавшие в немилость хвойные, процесс возвращения к естественному лесу, может быть, немножко ускорится. Однако если знать, что первое поколение деревьев и так растет слишком быстро и потому проживет не особенно долго, что из-за этого устойчивая социальная структура леса сформируется много позже, лучше было бы посмотреть на это сквозь пальцы. Растущие вместе с лиственными породами хвойные исчезнут отсюда максимум через 100 лет, потому что перерастут лиственные деревья, окажутся на безжалостном ветру и будут падать. Эти первые просветы займет второе поколение лиственных деревьев национального парка, которое теперь будет расти под защитой своих родителей. И даже если те не доживут до старости, этого хватит, чтобы обеспечить потомству медленный старт. А к тому времени, когда оно в свою очередь достигнет пенсионного возраста, лес уже утвердится в устойчивом равновесии и почти перестанет меняться.

Этот момент наступит примерно через 500 лет со времени учреждения национального парка. Если взять под охрану крупный массив старого широколиственного леса с режимом ограниченного пользования, на этот процесс хватило бы 200 лет. Но поскольку по всей стране под охраняемые природные территории отводятся леса, далекие от естественного состояния, нужно рассчитывать на чуть более долгое время (с точки зрения деревьев) и резкую перестройку в первые десятилетия.