— Итак, вы не убивали его?

Мессин посмотрел мне прямо в глаза:

— Нет. Хентц не испугал меня. К тому же мне не страшна публикация рукописи Скриба, где фигурирует исповедь моего деда. Как и Руссо, я не могу сказать, что он был лучшим из людей. — Мессин рассмеялся. — Кроме того, если бы я убил Хентца, чтобы избежать скандала, мне следовало убить и Скриба, который все знает.

Мессин расставил точки. Мысль, что напротив меня сидит убийца, казалась невероятной. Более всего меня шокировало то, что Хентц обманул доверие своего самого преданного друга. Должен ли я верить Мессину?

Час пролетел незаметно. Пришло время расставаться, потому что все стало ясным. Я сделал знак Морису, но Поль остановил меня.

— Я не закончил. Я обещал быть искренним, но слукавлю, если не скажу еще несколько слов. В день, когда убили Хентца, мы получили письмо с серьезными угрозами. Очень серьезными. Мне вручили его, когда я вернулся из Сциллы после обеда. Я был так зол на Хентца, что, несмотря на беспокойство моей секретарши, велел зарегистрировать письмо как положено. Признаюсь вам, что тогда мне пришло в голову: смерть этого опасного сумасшедшего станет для всех облегчением. Если бы Хентц так мне не надоел, я бы был более рассудителен. С тех пор меня не покидает чувство стыда, и пусть так будет всегда. В известном смысле Хентц победил: даже после смерти он продолжает отравлять мне жизнь.

Мы все сказали друг другу. По крайней мере я так думал. Стрелки часов показывали половину четвертого. В глубине зала, вдали от нас, последние служители Сциллы терпеливо ждали, когда мы уйдем. На улице мы обменяемся пошлыми банальностями о том, как сложна жизнь. Придется вернуться к делам, к повседневности и забыть этот удивительный для банкира случай.

Первым поднялся я, полагая, что узнал достаточно, и могу вынести приговор. Мессин тоже встал и элегантно подхватил со стола золотистую пачку сигарет. Внезапно он схватил меня за руку.

— Могу я отнять у вас еще немного времени?

— Если речь идет о новых фактах…

— Просто мне в голову пришла одна гипотеза.

— Говорите, прошу вас.

— Я спрашиваю себя о цели, которую преследовал Хентц, посвящая Скриба в тайну моего деда.

— По-моему, тут все ясно. Вы об этом уже говорили. Он хотел запугать вас и использовал для этого своего друга.

— Но намеревался ли Хентц привести угрозы в исполнение?

— Опубликовать признания вашего деда?

— Да, он этого хотел?

— Этот вопрос задавал и Скриб. Ничего определенного. Вот почему Скриб и спрятал рукопись.

— У меня другое мнение.

— Какое?

— Я считаю, что сумасшедший Хентц мог ограничиться болтовней, писать он не собирался. Хентц, публикующий роман? Сомневаюсь. Он помог Скрибу докопаться до тайны Мессинов, возбуждая его любопытство и подталкивая к действию. Хентц хотел, чтобы Скриб написал и опубликовал книгу вместо него.

— Почему?

— Представим, что скандала не получилось. Еще хуже, Хентца упрекают в том, что он потревожил покойника, который не может себя защитить. Получается эффект бумеранга, а Скриб — на передовой. Но если подорвать мою репутацию удастся, появится Хентц и вытащит каштаны из огня. Мы не могли бы обвинить его в том, что он сводил личные счеты. Хентц действовал интеллигентно и был бы снова на коне благодаря скандалу, затеянному им. Хентц жил только так: истерические провокации, кулаки, брань.

Я считал, что на этот раз Мессин зашел слишком далеко. На мой взгляд, каждое действующее лицо этой истории несет свою долю ответственности. Марсель Мессин виновен в трусости, Скриб — в слабости, Поль Мессин — в пренебрежении к письму с угрозами и, наконец, Хентц — в бесчинствах и крайней распущенности. На мой взгляд, более всех был виновен Хентц. Из-за своей игры и безумия он обрек на вечные угрызения совести своего верного друга Скриба и своего издателя. Однако что тогда мне пришло в голову: смерть этого опасного сумасшедшего станет для всех облегчением. Если бы Хентц так мне не надоел, я бы был более рассудителен. С тех пор меня не покидает чувство стыда, и пусть так будет всегда. В известном смысле Хентц победил: даже после смерти он продолжает отравлять мне жизнь.

Мы все сказали друг другу. По крайней мере я так думал. Стрелки часов показывали половину четвертого. В глубине зала, вдали от нас, последние служители Сциллы терпеливо ждали, когда мы уйдем. На улице мы обменяемся пошлыми банальностями о том, как сложна жизнь. Придется вернуться к делам, к повседневности и забыть этот удивительный для банкира случай.

Первым поднялся я, полагая, что узнал достаточно, и могу вынести приговор. Мессин тоже встал и элегантно подхватил со стола золотистую пачку сигарет. Внезапно он схватил меня за руку.

— Могу я отнять у вас еще немного времени?

— Если речь идет о новых фактах…

— Просто мне в голову пришла одна гипотеза.

— Говорите, прошу вас.

— Я спрашиваю себя о цели, которую преследовал Хентц, посвящая Скриба в тайну моего деда.

— По-моему, тут все ясно. Вы об этом уже говорили. Он хотел запугать вас и использовал для этого своего друга.

— Но намеревался ли Хентц привести угрозы в исполнение?

— Опубликовать признания вашего деда?

— Да, он этого хотел?

— Этот вопрос задавал и Скриб. Ничего определенного. Вот почему Скриб и спрятал рукопись.

— У меня другое мнение.

— Какое?

— Я считаю, что сумасшедший Хентц мог ограничиться болтовней, писать он не собирался. Хентц, публикующий роман? Сомневаюсь. Он помог Скрибу докопаться до тайны Мессинов, возбуждая его любопытство и подталкивая к действию. Хентц хотел, чтобы Скриб написал и опубликовал книгу вместо него.

— Почему?

— Представим, что скандала не получилось. Еще хуже, Хентца упрекают в том, что он потревожил покойника, который не может себя защитить. Получается эффект бумеранга, а Скриб — на передовой. Но если подорвать мою репутацию удастся, появится Хентц и вытащит каштаны из огня. Мы не могли бы обвинить его в том, что он сводил личные счеты. Хентц действовал интеллигентно и был бы снова на коне благодаря скандалу, затеянному им. Хентц жил только так: истерические провокации, кулаки, брань.

Я считал, что на этот раз Мессин зашел слишком далеко. На мой взгляд, каждое действующее лицо этой истории несет свою долю ответственности. Марсель Мессин виновен в трусости, Скриб — в слабости, Поль Мессин — в пренебрежении к письму с угрозами и, наконец, Хентц — в бесчинствах и крайней распущенности. На мой взгляд, более всех был виновен Хентц. Из-за своей игры и безумия он обрек на вечные угрызения совести своего верного друга Скриба и своего издателя. Однако каждый виновный заплатил по заслугам. Мы подошли к двери Сциллы; Морис ждал нас с одеждой в руках. Мессии, словно не заметив его, спросил меня: