явления тела, выяснять на деле, наплевав на чувства мужа, на наш брак, на ценность семьи и, превыше всего, на полноценность развития нашего ребенка. Артурик не должен пострадать в этой схватке.

А потом становится так наплевательски на правила, отчего пугаюсь в самой себя.

Не нужно болеть синдромом Лазарева, Катя. Брось, ты не глупая девочка, раз смогла в прошлой жизни загнать тех выродков за решетку. Разве это не характеризует тебя как противодействующую личность? Во-от, между тем, забыли этого нахала! Его нет.

Бывает так, что искажать реальность куда проще, нежели признавать свою слабость.

***

Выходные наступают незамедлительно.

Стоя на вершине склона, неустанно верчу головой, в попытке среди неизвестных лиц приметить слащавость прищура, который вечно обращается ко мне с манией. Переминаюсь с ноги на ногу, тру руки друг об друга, слежу за быстрым скольжением на ватрушке Артура, не избавляясь от ощущения, что за мной кто-то следит. Не может же такое показаться.

— Мам, смотри, как прикольно я сейчас скачусь! — выкрикивает запыхавшийся сын, садясь на ватрушку.

— Артур, аккуратно! — рявкаю на него, когда он закручивает себя и начинает спуск вниз. Ох, какие дети все же неугомонные. Придумают столько трюков, за которые потом получают шишку на лбу. Благо спуск заканчивается без происшествий, и он спешит обратно. Начинаю отсчитывать, стоит ему показаться рядом со мной: — Что ты еще придумаешь, Артур? Ты же мог убиться! Смотри, народу здесь море.

— Да все в порядке! — Уворачивается сурово от моих рук, пытающиеся поправить шапку, капюшон оторвавшийся. — Ничего же не случилось!

А эта привычка папы отмахиваться, дескать, нет раны, значит, нет проблемы, и пожимать плечами. Иногда они меня могут довести до белого калена своими бутафорскими распевами, делая выражение лица натурально хитрым.

— А могло бы! — морщусь, как только рядом с нами раздается скрежет металла. Дети сцепились санками, перевернув их и дергая каждый на себя. Качаю головой, возвращаясь к теме разговора: — Чтобы я такого больше не видела. Как бы здесь не было безопасно, столкновения тоже могут приносить травмы. Часто и критические. Ты меня понял? Артур?!

— Да понял. Понял. — Поджимаю губы, очерчиваю взглядом носогубную впадинку, которая приобретает яркость при его раздражении, прилежащую между низко посаженными бровями линию, когда он начинает задумываться. Мой маленький принц. Или Капитан Америка. Так отчетливо напоминает папу в юные годы, невольно забываешься, какие эмоции мне приносили студенчество. — Варя! Ты здесь!

Вздрагиваю от резкого отклика, развевающий вспышки воспоминаний, опускаю руки, позволяя Артуру побежать к девочке. А я надеялась…

Выдыхаю струю боевого настроя, поднимаюсь и разворачиваюсь к приближающему Лазареву, не спускающий с меня внимательных раскосых глаз, и неизвестного мужчины, вокруг которого вьются наши дети. Сжимаю руки в кулаки, засовываю их в карманы куртки, напрямую выдерживая появившегося неприятеля на территории. Только все катиться коту под хвост.

При одном взгляде на него напряжение рассеивается. Хитрые огоньки вспыхивают в его глазах, пробегаются по мне, оставляя невидимые кусающие ожоги. Каждое уверенное, грубое движение манит, заставляет провожать его глазами, невольно отмечаю. Все тело передергивает томительной судорогой. Что такое?

Варя и Артур звонко рассмеялись, обежав нас, после этого оба молодых человека замерли напротив меня. Ритм сердца ускорился, как только, не прерывая контакта, мужчина склонил голову набок и коварно приподнял левый уголок рта. Меня передернуло. Замерзшие конечности уже не казались такими замерзшими, потому что жар подступил к каждой частичке тела. Я скучала по нему за эти дни. Безумно.

Испуганно сглотнула, стоило его ямочкам на щеках стать более глубоким, будто он все понял по моему жалкому тоскливому взгляду. Брось, Катя. Ты придумываешь себе. Встряхнула головой, локон темного волоса пощекотал кончик носа, но от легкого касания внутри забурлило сладкой истомой. Как? Как у него получается одним взглядом подчинять мои оголенные чувства? Что в нем такого, чего нет в других?

Я что, назвала своего мужа ― другим? Все еще хуже, чем я предполагала.

Нацепляю на себя черствое враждебное выражение лица, угрожая себе, чтобы забыла о всяких небылицах. Нельзя. Не с ним.

— Воу, ребята, давайте организуем паузу. Не думаю, что такой вид шашлыка кому-нибудь понравится, ― вклинившись между нами, попытался разрядить обстановку проворный паренек и приподнял руки. ― Кстати, ― он разворачивается, и широкая улыбка ослепляет меня позитивом, ― я ― друг этого остолопа, с ребенком которого постоянно сижу. Зовут Никита. Но ты можешь меня звать ваше Высочество.

Берет мою руку, снимает перчатку и целует порозовевшую кожу ниже костяшек. Я робею от комичности ситуации, что, по итогу, вызывает у меня ответную удивленную улыбку.

— А ты зря время не теряешь, Никита, ― отчеканиваю его имя и притягиваю руку к себе. Надеваю перчатку, поправляю рукав куртки и снова прячу в кармане. ― Меня Катя.

— Значит, ты про нее говорил, мисс воспитательницу Вари? ― Кидает шутливо Семену чудак, не спуская с меня восхищенного внимания. Медленно сканирует, опоясывая без какого-либо пошлого подтекста мое тело, и возвращается к лицу. ― Как тебе повезло.

Я вздрогнула, посмотрев на Семена, лоб которого покрылся несколькими складками.

— Что он обо мне говорил?

— Только самое обольстительное, Катя, — в плясках диковинных сверчков излагалось иное.

— Ник, перестань, ― устало вздыхает Лазарев, смотря на своего друга с утомлением, дескать, как ты меня достал.

— А что? Катерина, вы очень привлекательная женщина. Не удивлен, что мужчина, который вас встретил, был поражен ледяной строптивостью. ― Наклонился вперед и прошептал: ― Но на вашем месте, я бы перестал его мучить.

Паршивец! Матерь божья. Да он многое о нас знает с Семеном.

Гневно смерила за спиной парня отца моей воспитанницы. Он сразу же поймал мой взгляд, принимая с многообещающей дерзостью. То есть такое положение вещей устраивает? Что ж, допустим.

— Никита…

— Можно Ник. Мы же не на собеседовании, ― поправляет юноша, выпрямляясь и складывая руки на груди. Только сейчас приметила иной запах одеколона, удушающий и приторный, не сочетающийся с мускусным, запоминающимся, словно жевачка приклеилась к волосам, ароматом настойчивости. Это как сравнить длинное облегающее платье со стразами от Картье на фоне обычных блеклых фабричных. Не в обиду Нику, но я бы выбрала Картье, как бы я не ценила пустоту денег. ― Так, что ты хотела спросить, детка?

— Ник, а можешь, пожалуйста, рассказать что-нибудь позорное про Семена.

Застлавшее озорство окружило бесят Никиты.

— Хм, даже не знаю… Зачем тебе это?

— Интересно, человек ли он или инопланетянин.

— Друг, эта девушка считает тебя инопланетянином! ― Указывает на меня большим пальцем, оглянувшись со смешком на Лазарева. Тот с ожиданием уставился на нас, видимо, мирясь с тем, что мы