Всё из-за опыта ночной стычки «Суворова» – уж больно всё гладко прошло у Игнациуса. Чего ж и ему было тратить на ожидаемое корыто увесистые дыроколы?

Приказ на открытие огня отдавал старший артиллерийский офицер, командующий, как положено, из боевой рубки.

Шестидюймовки левого борта и прочая мелочь выплюнули огнём, окутали дымом, сотрясли плотный воздух, пройдясь по людским перепонкам.

Полуют и мидель «японца» незамедлительно подёрнуло скупыми чёрными шапками попаданий, высокие борта и угол обстрела (в анфиладу) практически не должны были давать промаха. Уж подле бортов противника всплесков однозначно не замечалось. Впрочем, если какие снаряды и перелетали, то и их падений разглядеть за туманом не представлялось возможности.

– Владимир Иосифович! – прокричал слегка оглохший унтер – старший сигнальщиков. – Это бронепалубный, тысячи на три. И вооружён соответственно. «Сума», как пить дать. Извольте – в рубку. Ненароком подпадём под ответные…

«Ослябя» дрогнул! Японцы явно не ожидали, но спохватились уже после второго залпа.

Нос броненосца словно подбросило – но это ошмётками полетело котельное железо, что лепили у Врангеля. В нос шибануло вонью сгоревшей шимозы.

Потерявший равновесие, отцепив от поручней побелевшие костяшки пальцев, Бэр позволил себя увлечь вниз.

И только тогда услышал бас главного калибра.

Потом, осматривая повреждения в носовой части броненосца, так и не смогли понять, из чего влепил бронепалубник – полуютовым 152-милиметровым… или приложилась одна из его стодвадцаток, стоящих на спонсонах? Малая дистанция позволяла и тому и тому калибру натворить ещё тех делов. Что, собственно, и произошло.

Но наводчики однозначно уверяли, что уже после второго залпа орудие на корме стояло, нелепо задрав ствол кверху, едва ли не вертикально, что говорило о почти прямом попадании.

* * *

Как бы там ни славили самурайский дух и геройство, но когда на тебя набрасываются со спины, буквально пиная под зад, после первого сродни собаче-кошачьего желания огрызнуться, инстинктивно хочется дать небольшого дёру.

Уж не говоря про то, что покрашенный в сумасшедшую полоску броненосец произвёл на капитана Миядзи исключительное впечатление.

Ещё не вскочив на ноги после падения, командир крейсера проорал «полный вперёд», зная, что приказ открыть ответный огонь отдадут и без него.

«Полного вперёд» крейсеру хватило равно до того момента, как два монстра весом в двести пятьдесят кэгэ главнокалиберных орудий «Осляби» с бешеной кинетикой вошли в его борт, увязнув где-то в потрохах, попутно проткнув машинное отделение.

Тем не менее лёгкий на разгон крейсер выгадал себе минуты. За эти минуты трёхтысячетонник успел нырнуть в сгустившееся марево.

Инерция металла и механизмов не дала мгновенно потерять ход и тащила, тащила его, выбросившего облако пара из котельного отделения, с вырванным куском борта в районе полубака. На циркуляции. Так как Миядзи намеренно уходил с прежнего курса, приказав резко переложить рули. От этого и выпущенные крейсером в ответку из тумана выстрелы ушли туда же – в туман.

Японский капитан не знал, что так шустро убраться с глаз долой им удалось только потому, что русские тоже решили немного попрятаться.

* * *

Получив по носу… а Бэр при попадании японского снаряда умудрился обо что-то приложиться и сейчас продолжал кровить из ноздрей…

Так вот, получив по носу, Бэр незамедлительно отдал приказ в «машинное»: «стоп» и «малый ход», дав огрызнувшемуся японцу отползти, посчитав, что не стоит позволять дырявить свой корабль по пустякам, да ещё на такой дистанции.

Расчётливый Бэр просто помнил и понимал, что у него есть чертовски приятный козырь в виде невероятного наведения на цель в любых погодных условиях.

А ещё он верил, что, нашпиговав крейсер десятком снарядов, наверняка сумел его знатно повредить.

– Никуда он не уйдёт! – гундосил Владимир Иосифович, промокая платком нос.

И был прав.

С «Ямала» почти лекторским голосом (так казалось всем в рубке броненосца после адреналина боя) давали новый курс противника, его положение относительно броненосца, направление на азимут – «подранок» шёл по большой циркуляции.

Несложным упреждающим манёвром, той же циркуляцией, но меньшего размаха «Ослябя» снова заходил на «японца» со стороны кормы.

* * *

То, как на них выскочил и обстрелял «русский» – неожиданно и целенаправленно, не давало теперь покоя, и капитан Миядзи приказал вести наблюдение во все стороны.

О! Если бы примолкнувшие азиаты поглядели на себя, точно бы поразились – таращилки их круглились ну точно как у европейцев-гайдзинов. Ошалевшим от близкой смерти японским морякам русское пугало чудилось в каждой непонятной тени.

Хреново было и их кораблю. Левая машина встала. Надолго ли, временно, механики пока ничего не могли сказать. В районе кормы откачивали воду. Кто-то из матросов в одном из полубаковых отсеков нашёл ужасный неразорвавшийся русский снаряд. Второй всё же успел детонировать практически на выходе, выбросив свою энергию за борт вместе с куском этого самого борта. При большем волнении их непременно станет заливать, и Миядзи просто немел от мысли «как теперь им добираться до японских портов с такими повреждениями, да ещё через такое море?».

А ещё надо было оторваться от неожиданного призрака, что куснул-обстрелял их и теперь кружит где-то неподалёку. Вся надежда была, что туман их скроет.

Теперь, получив передышку, японский капитан пытался осмыслить произошедшее.

Отыскался матрос из кормовых расчётов, который видел практически всё от самого начала и, трясясь, запинаясь, рассказывал:

– …он вышел прямо из самой гущи тумана, словно зная, где мы. Его орудия были направлены на нас и готовы к бою!

Телеграфист не обрадовал, доложив, что как только начался бой, их тут же заглушили. Сейчас станция совершенно не годна к работе, починить её и связаться с вспомогательными крейсерами быстро не получится.

Но Миядзи почему-то уже не сомневался в участи, постигшей один из кораблей дозора, того, который так и не ответил на вызов.

Можно ещё было попытаться предупредить второе судно, расположившееся много южнее, и крейсер, завершая циркуляцию, выходил на нужный курс.

* * *

Возможно, Бэр излишне осторожничал, но офицеры его полностью поддерживали – незачем подвергать свой корабль ненужному обстрелу. Неприятный доклад о погибших и раненых на баке уже поступил.

Не мелочась, накатывали на цель с заправленными в казённики носовой башни 254-мм фугасами.

Ударить со стороны кормы было вдвойне предпочтительно: во-первых, анфиладный огонь прошивал «японца» вдоль, а промахнуться со столь малой дистанции было сложно. Во-вторых, избитому противнику с этого ракурса нечем было ответить.